ДЬЯВОЛЬСКИЕ ШАЛОСТИ (роман, продолжение 15)

                       Реплика на встрече КВН между командами Рая и Ада

 

***

Дверь Олегу открыл один из трех охранников, которые, сменяясь, постоянно дежурили в двухуровневой квартире Сиротиных. Олег его хорошо знал, поэтому, перешагнув порог, полушепотом доверительно спросил:

- Дома он?

- Кто, шеф? – также полушепотом машинально переспросил охранник. – Дома, наверху у себя. Только не советую сегодня к нему. Блоха - я его сменил, рассказал, что шеф вчера явился с прогулки сам не свой. Шишка, говорит, на лбу и злой, как черт. С ним были Слон и Резаный, тоже, говорит, как очумелые.

- Какая шишка?! Что с ним?

- Сам ничего не знаю. Слона с Резаным он отослал на базу, а сюда ни разу не спускался.

- А тетя Галя что?

- Что, что! Галина Иосифовна сама ничего понять не может. Она поднималась, слышал, спрашивала, что ему принести поесть. Так он на нее так рявкнул, что она мухой слетела вниз и больше не суется. По-моему, он поддает там. Что-то, видно, случилось.

Олег прошел к Галине Иосифовне, которая наводила порядок в просторной столовой. Квартира была огромной, и хотя целый день здесь трудились две домработницы, работы хватало и хозяйке дома. Она, как всегда, была рада Олегу, но ничего нового сказать не могла.

***

- Что-то произошло, но что, понять не могу. Он явно не в себе, - в голосе Галины Иосифовны звучала неподдельная тревога. – Злой он всегда, но никогда таким растерянным я его не видела. Кстати, эти головорезы, Слон с Резаным, показались мне до смерти напуганными. Тоже что-то неестественное. Может быть, перед Сиротиным в чем-то провинились?..

- Мне бы надо с ним встретиться, - нерешительно прервал ее монолог Олег.

- И не думай! Только себе настроение испортишь. Лучше уж пусть тебя собака какая-нибудь покусает, и то будет легче. Иди к себе, отдыхай. Кстати, Антон, где? Он мне уже ночью звонил, что в ресторане с тобой….

- Да, мы вместе были. Он утром из казино уехал с Глебом.

- Что, играли опять?

- Поверите, нет! Даже ни одной ставки не сделали. Были болельщиками. Тоже что-то непонятное творилось. С двумя какими-то бродягами познакомились. Так они там такое выделывали, уму непостижимо! Я и хотел дяде Вове об этом рассказать.

- Потом, потом! Пускай отойдет. А ты иди к себе, отдыхай.

Олег отправился в свою небольшую комнатку, которая располагалась на верхнем этаже недалеко от кабинета Сироты. Проходя мимо его дверей, прислушался. В кабинете царила тишина.

Он уже было разделся, и намеревался лечь в приготовленную постель на диване, когда в комнату заглянул охранник. Приглушая голос, он заговорщицки сообщил:

- Иди, шеф зовет!

***

Олег снова торопливо оделся. У кабинета остановился, постучал, и, выждав секунду, открыл дверь. Сирота в спортивном костюме сидел на кушетке в дальнем углу. Перед ним на стеклянном журнальном столике стояла наполовину опорожненная литровая бутылка смирновской водки, пустой фужер, пузатая полиэтиленовая емкость с минералкой, ваза с фруктами и пепельница, полная окурков. От одного из них зыбкой струйкой вился дымок.

- Ну, что стоишь! Проходи, садись, - голос Сироты звучал как-то неестественно хрипло.

Олег прошел мимо огромного, выполненного на заказ письменного стола, на котором красовался крутой монитор на жидких кристаллах, лазерный принтер самой последней модели, настольная лампа и прочие предметы канцелярской атрибутики. Все это был антураж для приема важных посетителей. В компьютере Сирота знал только кнопку включения, бумажными делами никогда не занимался, и не выказывал никакой охоты овладевать этой премудростью.

Усевшись в кресло сбоку от журнального столика, Олег взглянул на дядю. Да, такого он его еще не видел. Из под синюшного, заклеенного лейкопластырем лба, на него смотрели, как у разъяренного быка, налитые кровью глаза Сироты. Но что-то в выражении этих глаз было не так. Где-то в их глубине пряталась несвойственная им не то чтобы растерянность, но какая-то тоскливая неясность.

***

- Что-то случилось? – участливо поинтересовался Олег

- Не твое сопливое дело! – с обычной грубостью расставил акценты Сирота.

Однако и в голосе его явно недоставало металлической непререкаемости.

- Выпьешь?

- Можно.

- Давай бокал…

Олег встал, достал бокал из серванта и поставил его на столик рядом с дядиным бокалом. Сирота из литровой бутыли небрежно плеснул в оба по небольшой порции, и сразу же одним глотком выпил свою. Олег, выждав секундную паузу, последовал его примеру.

- Где шлялся? – примирительные нотки послышались в интонации Сиротина.

- В кабаке слегка развеялись.

- Антон тоже там был?

- Да, с нами.

- Не знаешь, наркотой опять не балуется?

- Вроде, нет. Я бы знал. Так, выпивает, но они с Глебом Бубинкиным, похоже, твердо решили завязать. Здесь самое главное, чтобы сам захотел. А вдвоем легче….

- Тоже слабак, - раздумчиво проговорил Сирота. – В кого только такой уродился?

Помолчали. Олег все никак не мог найти подходящий момент, чтобы рассказать дяде о событиях прошедшей ночи.

- Непонятки, - как бы сам для себя произнес Сирота. – Черт знает, что такое!

Олег вежливо помалкивал.

- Давай еще выпьем, - риторически предложил Сирота и, не ожидая реакции Олега, налил уже более серьезные порции.

Выпили. Снова в кабинете повисла неловкая тишина. Олег, чтобы чем-то занять себя, грыз яблоко, а Сиротин погрузился в размышление.

***

Впервые за много лет он оказался в ситуации, которую не то чтобы не мог понять, но просто не знал, с какой стороны к ней подступиться. То, что вчера произошло с ним и его охранниками, выходило из ряда тех событий, которые поддавались его осмыслению. Он не был суеверен, не верил ни в какие сверхъестественные силы, и его практичному и трезвому уму не на что было опереться. Ощущение не из приятных!

- Гипноз, наверное, что еще? – опять сам для себя, как бы из глубины сознания, вслух выговорил Сирота.

- У нас тоже этой ночью что-то непонятное творилось, - наконец, посчитав, что подошел подходящий момент, высказался Олег.

Это его замечание вернуло Сиротина к действительности:

- Что там у вас такого непонятного могло произойти? – с гримасой безучастного неудовольствия произнес он.

- Понимаешь, - торопливо, стремясь воспользоваться минутой внимания дяди, начал Олег, - мы в кабаке познакомились с двумя типами. Я сначала думал - лохи. Одеты, знаешь, как бомжи. «Центральный» – непонятно, как их вообще туда пустили! Но это ладно. Дальше совсем из ряда вон. Один - рыжий, танец такой выдал – все рты разинули! Прыгал, как козел, такое и профессионалам не снилось! А потом пошли в казино, и они там разули его тысяч на сто, наверное. Но, самое главное, этот рыжий что-то о тебе болтал. Якобы, он с тобой вчера познакомился. Намеки какие-то странные. Мне даже показалось, что он что-то знает о нашем деле…

В пылающих глазах Сиротина по мере рассказа все ярче разгорался огонек интереса.

- Постой, постой! – прервал он Олега. – Рыжий, говоришь один, а второй кучерявый, смазливая такая морда?

- Да, да, - подтвердил Олег, - это местный. Насколько я понял, они с Глебом Бубинкиным учились вместе. А рыжий, видно, залетный. И имя у него какое-то дурацкое – Вель!

- Похоже, мы действительно знакомы, - Сирота на секунду задумался. Что-то хищное и мстительное обозначилось в выражении его лица. - Что ж, разберемся, посмотрим, у кого гипноз сильнее! - проговорил он опять как бы сам для себя.

***

Информация, которую сообщил ему Олег, не то, чтобы вносила ясность в события вчерашнего дня, она скорее даже нагнетала дополнительную таинственность в образ рыжего незнакомца. Но в то же время Сирота почувствовал некоторое облегчение. Этот образ стал приобретать какие-то реальные очертания, и потому можно было и самому начинать действовать. Сирота верил в свой ум, свою изворотливость, свое знание жизни и был уверен, что сумеет докопаться до истины, узнать, откуда и чей это посланец, какие цели преследует.

- Может быть, дашь мне пару ребят, и мы разберемся? – Олег был настроен решительно.

- Ага, разберетесь! - злобно передразнил его Сирота. – Вчера Слон с Резаным разобрались, - он машинально осторожно потер лоб и, распаляясь воспоминанием, мстительно выдохнул. – Попляшут они у меня тоже!

Он опять на несколько секунд задумался. Олег тоже почтительно помалкивал, хотя выпитая водка слегка его взбудоражила и подзуживала высунуться с новой инициативой.

- Ты вот что, - наконец, прервал молчание Сирота, - сейчас проспись, а ближе к вечеру займись этими ребятами. Никаких самовольных действий, мне нужна информация: где живут, чем занимаются и занимались раньше. В общем, все, что узнаешь - чем больше, тем лучше. Можешь взять машину.

- Так мы договорились сегодня вечером опять встретиться в «Центральном», - радостно сообщил Олег.

- Вот как, это совсем хорошо, - Сирота криво усмехнулся. – Тогда, вот что. Место уже заказали?

- Мэри, вроде бы, договаривалась…

- Кто такая? Проститутка?

- Нет, что ты! Она жена какого-то важного иностранца. Красивая очень…

- Значит проститутка! – безапелляционно прокомментировал Сирота. – Все они твари продажные. Узнай, где будет ваш столик, а мне закажи кабинку, чтобы из нее вас было видно. Все понял?

- Ясно. Но мы-то будем сидеть там же, тут и узнавать нечего. Она говорила, что всегда заказывает столик под пальмой. А если кабинки уже заказаны?..

- Скажи этому подлецу, метрдотелю, пусть переиграет, но чтобы кабинка мне была! Это его проблемы. Иначе, скажи, шкуру с него спущу! Все, иди, спи.

***

После бессонной ночи глаза Олега слипались, и он поспешил выполнить команду своего сурового дяди.

В тот самый момент, когда Олег погружался в столь привычное и столь же загадочное для науки состояние сна, Глеб с Антоном, уговорив бутылку виски, весьма и весьма захмелели. Они сидели у Бубинкиных в комнате Глеба и вели, как им казалось, содержательный разговор о наркозависимости. Это была их излюбленная тема. Собственно, других точек интеллектуального соприкосновения у них не могло и быть. Глеб Бубинкин имел университетское образование, в свое время интересовался историей, политикой, любил серьезную литературу, по характеру был мягок и покладист. В отличие от него Антон Сиротин так и не смог самостоятельно окончить среднюю школу. Аттестат сделал ему Сиротин. Не унаследовав от отца ни характера, ни ума, он в полной мере усвоил его презрительное отношение к людям и к жизни вообще. Правда, в трезвом состоянии он обычно был просто молчалив и неприветлив, и лишь выпив или уколовшись, становился иногда заносчив и даже агрессивен. Отец с детских его лет, если и был озабочен о его судьбе, то только тем, чтобы ребенок ни в чем не нуждался, причем нужду определял со своей точки зрения. Сын права выбора не имел. Особенно ревниво Сиротин стремился к тому, чтобы у сына все было лучше, чем у других. И Антон очень рано потерял ориентиры в ценностях вещей и материальных благ. При этом о каком-то интеллектуальном, а тем более духовном развитии речи никогда не шло. И уже в отроческие годы Антон Сиротин, родной сын криминального авторитета Сироты, вдруг оказался в мире, который был ему непонятен и враждебен. Однажды в школе, испытав наркотическое опьянение, он сразу же, без сопротивления, отдался этому увлечению. И с таким усердием, что несколько раз был на грани жизни и смерти. Его спасали, он лечился, но скоро срывался, и все начиналось снова. В конце концов и до него дошло осознание гибельности своего пристрастия. Инстинкт жизни не угас, но энергия юности растворилась в наркотиках. Ломка дала понятие о боли и жестокости жизни. Боль же вызывала страх перед этой жизнью.

***

- Пить лучше, чем колоться, - глубокомысленно заметил Глеб, откинувшись на спинку углового дивана.

- Да уж, тут не поспоришь, - согласился Антон. – Особенно утром, похмелился – и никаких проблем.

Журнальный столик перед ними был заставлен обильными закусками. Еще горячие котлеты, картофель с мясом, запеченная рыба, острый морковный салат, фрукты – Евстолия Петровна расстаралась. Она не то, чтобы потворствовала выпивке сына, но полагала, что из двух зол надо выбирать меньшее. Пристрастие сына к наркотикам она переживала очень болезненно. Поэтому алкоголь считала, чуть ли не лекарством от этого зла, и прощала сыну даже его приятельские отношения с неприветливым отпрыском бандита Сиротина. Пусть только отвыкнет от наркотиков, думала она, а там все войдет в свою колею. И дружить будет с приличными людьми.

Она заглянула в комнату сына. Ребята были явно чем-то озабочены.

- Чего-то не хватает? – сама приветливость светилась с ее лица.

- Да вот еще бутылочку бы не помешало, - пьяно ухмыльнулся Глеб.

- Может, хватит, вы уже достаточно выпили! Надо отдохнуть. Ложитесь, поспите. Я скажу, чтобы принесли белье.

- Мы, Евстолия Петровна, не пьем, а лечимся, - вступил в беседу и Антон. – Сна у нас ни в одном глазу, требуется еще подлечиться. Такая уж у нас болезнь. - По бесстрастному выражению его лица нельзя было понять, шутит он или говорит серьезно.

- Да, мама, Антон прав, спать не хочется. Пока, сама понимаешь, состояние у нас неустойчивое, нужно время, чтобы полностью избавиться от пагубной страсти,

- Так больше и нет ничего! – Евстолия Петровна от безысходности развела руками.

- У отца в баре полно, - пресек эту безысходность Глеб.

- К отцу нельзя сейчас, болеет он.

- Что, и на работу не пошел?

- Какая работа! Вчера вернулся сам не свой. Что-то, видно случилось. Лежит, никого видеть не хочет.

- Я пойду, проведаю, - Глеб решительно поднялся и направился к выходу. – Я сейчас буду, подожди, - успокоил он Антона.

***

Но Михаил Арнольдович, вопреки уверениям Евстолии Петровны, не лежал. После вчерашнего тяжелого алкогольного забытья он проснулся еще до полуночи. Его организм, непривычный к таким дозам спиртного, испытывал мучительный синдром похмелья. К физическим страданиям добавлялись душевные муки, вызванные непонятными событиями на работе. И эта непонятность была самой мучительной. Он долго ворочался, пытаясь снова уснуть, но сна не было. Уже под утро, не в силах больше выносить страдания, он трясущимися руками налил себе изрядную порцию виски и, зажмурившись, мелкими глотками выпил почти до дна. Его снова чуть не вырвало, но скоро организм успокоился, и стало легче. А еще через несколько минут он с удивлением обнаружил, что для уныния нет особых оснований. «Поувольняю всех! - бодро думал он. - Благо желающих на их места – пруд пруди. Ишь, распоясались!».

В таком воинственном расположении духа он пролежал часа два, пока депрессия снова понемногу начала овладевать им. Мрачные мысли опять завертелись у него в голове. Но теперь он был готов во всеоружии встретить этот приступ. Новая порция виски решила проблему. В Михаиле Арнольдовиче обнаруживались, скрытые до поры до времени алкогольные наклонности.

***

В тот момент, когда Глеб вошел в кабинет, Михаил Арнольдович как раз намеревался отогнать очередной приступ черной меланхолии. Бокал с виски застыл у него в руке.

- Здравствуй, папа!

Глеб, несмотря на свое далеко не трезвое состояние, был весьма озадачен. Отец выпивал очень редко, всегда в меру, и вообще являлся непримиримым противником пьянства. Сейчас же Михаил Арнольдович не был похож на себя. Взлохмаченный, с мешками под глазами и мутным взглядом, он являл собой довольно жалкое зрелище. Появление сына его слегка смутило. Но он тут же справился с собой:

- Что смотришь? Думаешь, тебе одному безобразничать можно! – он демонстративно, опять мелкими глоточками выпил приготовленную порцию, поставил бокал на столик, зацепил вилкой из тарелки квашеной капусты, отправил ее в рот и стал с хрустом пережевывать.

Глеб удивленно покачал головой и ехидно усмехнулся:

- Очень рад, что нашего полку прибыло. Наконец-то, ты, отец, встал на путь истинный. А то все работа да работа, что за жизнь!

Бубинкину сказать было нечего.

- Что-то случилось? – Глеб переменил тон.

- Да нет, ничего особенного. Так, кое-какие неприятности. Но это пройдет, не важно.

***

В этот момент Бубинкина охватило острое чувство жалости к самому себе. Он как-то необыкновенно ясно осознал, что ему не с кем поделиться своими проблемами, что самые близкие не в состоянии хоть чем-то помочь ему, и даже просто искренне посочувствовать. Да он и не представлял, как можно было бы пересказать то, что с ним произошло вчера на работе.

«Может, все это мне приснилось!», - подумал он. Но тут же с сожалением отогнал эту мысль – его практичный ум не допускал иллюзий, и он, несмотря на опьянение, прекрасно знал, что все происшедшее было в реальности. С другой стороны, он совершенно не понимал, чем вызвана невероятная откровенная наглость его сотрудников. «Не могли же они одновременно все сойти с ума?», - в который раз задавал он себе этот вопрос.

Не нужно было быть физиономистом, чтобы прочитать на лице Бубинкина смешанную гамму чувств неуверенности, сомнения и недоумения. Он не был нахрапистым героем грабительской приватизации, который вынырнул из паучьей банки с приличным куском собственности в зубах, как, например, Сиротин. В струе, которая вынесла его на поверхность, царили тишина и порядок - порядок чиновничьей иерархии. Ему не нужно было прилагать каких-то особых усилий, проявлять характер, силу духа. Он него требовалось только не сопротивляться течению. И он не сопротивлялся, был всегда исполнителен и покладист. Но, привыкнув к своему положению, теперь, вдруг столкнувшись с нештатной ситуацией, он элементарно не знал, как быть и что делать. И внешне в этот момент он выглядел сильно постаревшим и чрезвычайно жалко.

***

Сочувствие к отцу шевельнулось в душе Глеба:

- Да не переживай особенно, все образуется!..

- Не обращай внимания, это я так, - голос Бубинкина дрогнул. В круговерти последних лет расчет вытеснил чувства, и искренность участия сына была, как весенний ветерок, прорвавшийся в ледяную стужу зимы.

- Тебе надо развеяться, – улыбнулся Глеб. - Нельзя все время думать только о работе, так любого хандра возьмет. Мы сегодня вечером собираемся в «Центральный», пошли с нами. Посидим, музыку послушаем, поговорим, люди интересные будут. Давай, приводи себя в порядок, время еще есть. К десяти поедем…

- А почему бы и нет, - улыбнулся в ответ Михаил Арнольдович. – Только без мамы! – спохватился он.

- Она и не поедет, не беспокойся. Ну, что, договорились?

- Договорились! Поедем! – Бубинкин почувствовал забытый еще со студенческих лет азарт, и желание с головой окунуться в мир без забот и расчета.

- Вот и прекрасно! – Глеб перешел на деловой тон и направился к бару. – Ложись, отдыхай, а я у тебя позаимствую бутылочку виски.

Бубинкин по привычке хотел было высказать свое негативное отношение к пьянству, и особенно к тем, кто начинает это дело с утра, но тут же осознал всю неуместность подобного замечания в данной конкретной ситуации. И промолчал. После ухода Глеба он прилег и скоро задремал. Общение с сыном явно пошло ему на пользу – мучительная растерянность будто бы стала рассеиваться и отдаляться.

***

В прекрасном расположении духа провела это утро Мэри. Правда, где-то в глубине души, как заноза, гнездилось недоумение. События прошедшей ночи никак не укладывались в логическое русло, не поддавались привычному осмыслению. Но заноза не была болезненной. Напротив, она как бы задевала те нервные окончания, которые вызывали новые непривычные ощущения чего-то незаурядного и таинственного. А она так устала от размеренного бюргерского течения их семейной жизни.

Пока Мэри готовилась лечь в постель, проснулся Питер. Хотя внешне они с Бубинкиным были совсем непохожи, но в это утро их можно было бы спутать. Всклокоченная бахрома жидких волос вокруг лысины голландского дипломата могла бы напоминать нимб святого, если бы не мутные, слезящиеся глаза, виновато глядевшие на Мэри.

- О! Это русский коктейль! – простонал Питер.- Принеси, пожалуйста, воды….

Мэри достала из холодильника баллон минералки, налила чуть не до края хрустальный узкий стакан, и с непроницаемым видом подала Питеру. Расплескивая жидкость на дорогое одеяло с восточным орнаментом, трясущимися двумя руками он поднес стакан ко рту и жадно выпил до дна.

- Ну вот, и постель сырая! – нарушила молчание Мэри и укоризненно добавила. – Не думала, что ты скрытый алкоголик…

Глаза Питера стали еще виноватее, хотя казалось, что дальше уже и некуда:

- Ну, что ты, дорогая, какой я алкоголик! – с хрипом простонал несчастный Питер. – Все это сибирское сияние! Так, кажется, напиток называется?..

- Северное сиянье, - строго поправила его Мэри. – Но нормальные люди меру знают, не напиваются до свинского состояния.

- Но он же, как лимонад, никакой крепости не чувствуется.

- Так все алкоголики рассуждают, - подсыпала соли на душевные раны мужа Мэри. - Ты хоть помнишь, как себя вел?

- А что, что-нибудь не так?! - взгляд Питера стал совсем умоляющим.

- Для обычного человека - ничего особенного, но дипломаты, насколько я знаю, не храпят за столом в людных местах!

***

Душевные муки Питера достигли предела, за которым обычно следует пустота безразличия. Нечто похожее и произошло с ним в этот момент. Он решительно отбросил одеяло и встал на ноги. Фигура его не впечатляла. Узкие плечи, широкий таз и солидный животик поддерживались тонкими белыми ножками, которые высовывались из широких семейных трусов. Но в выражении лица сквозь все еще виноватое выражение стало проглядывать достоинство. Мэри поняла, что допустила перебор, это не входило в ее планы:

- Ты хоть помнишь, что приглашал этих ребят сегодня снова встретиться?

- Кто, я?! - выражение достоинства с лица Питера, куда-то улетучилось. Он снова недоуменно помаргивал своими белесыми ресницами. Трудно вспомнить то, чего не было.

- Ну не я же! – что-что, а лгать Мэри умела. – Постарайся хоть сегодня не напиваться.

- Не помню, - сокрушенно произнес Питер. – Придется идти… Слово надо держать.

- Столик я еще вчера заказала, не беспокойся. К девяти будь в форме.

- Все будет хорошо. Мне еще на работе надо показаться. Но это после обеда. Давай еще поваляемся, - он снова нырнул под одеяло.

***

И еще одна пара знакомых нам персонажей собиралась в этот вечер посетить ресторан «Центральный». В департаменте пенсионного фонда в отсутствие начальника воцарилась не то, чтобы анархия, но некоторая неразбериха. Бубинкин покинул свое рабочее место совершенно неожиданно, не согласовав свой уход с вышестоящим руководством и не отдав никаких распоряжений подчиненным. Что касается непосредственного начальника в лице заместителя губернатора Петра Игнатьевича Сомова, то он был убежден, что в подведомственной ему структуре все нормально. По его заданию секретарша звонила на квартиру Бубинкина, и Евстолия Петровна сообщила ей, что Михаил Арнольдович заболел. Ничего серьезного, но температура, видимо, простыл. На свой страх и риск верная супруга уверила секретаршу, что в департаменте все идет по заведенному Бубинкиным порядку, все необходимые распоряжения отданы, а через несколько дней Михаил Арнольдович будет на ногах. Так что на верхних этажах никакого беспокойства по поводу ситуации в пенсионном департаменте не возникало.

Несколько по-иному развивались события на нижних этажах, непосредственно во властных коридорах самого департамента. Непонятно как, но слух о невероятном наезде на Бубинкина его ближайших сподвижников мгновенно просочился во все закоулки этих коридоров. Сами участники наезда хранили глубокое молчание о своих подвигах. Более того, Николай Владимирович Котов, который должен был в отсутствие своего начальника выполнять его обязанности, и Алла Витальевна Рудик, имеющая огромные полномочия, вообще самоустранились от дел, просидели тот день в своих кабинетах, никого не принимая и не отвечая даже на звонки. Создавалось впечатление, что они слегка тронулись умом. Необычайно неразговорчива и задумчива была и Изольда. Во всяком случае, все попытки самых болтливых и проницательных ее приятельниц выведать хоть какие-то детали происшедшего, наталкивались на односложные ответы и явное нежелание продолжать беседу. Работа в департаменте замерла.

***

Читатель, вероятно, обратил внимание, что на большинство из тех, кто контактировал с представителем потустороннего мира, этот контакт возбуждал какую-то алкогольную тягу. У всех, после прямого или косвенного общения с нашим другом Велем, почему-то возникало неодолимое желание выпить. Не избежали этого влечения Коля Котов и Алла Витальевна Рудик. Алла Витальевна, к несказанному удивлению близких, упилась так, как никогда в жизни, и на следующий день срочно заболела. Коля Котов на своей холостяцкой квартире никого не удивлял, но тоже упился до положения риз, и утром заявился на работу с мягкой головой и помятой физиономией.

Лишь Изольда выпадала из этой закономерности. Она провела ночь в абсолютной трезвости и в печальных размышлениях о своей неудавшейся жизни. Богатый муж никак не вылавливался, видно, что-то у нее не так. Или не судьба. Она решила возвратиться в свой захолустный городок, к родителям, где ее искренне любили. Выйду замуж за простого парня - думала она, нарожаю детей. В конце концов, в этом истинное предназначение женщины. Жаль только, что сердце оставалось холодным. Что ж, рассудила она, люди живут и так. Стерпится, слюбится. Во всяком случае, лучше, чем жить в этом равнодушном городе. С нее хватит!

Поэтому утром, когда Коля Котов пригласил ее вечером в ресторан, она, несмотря на неприязненное к нему отношение, согласилась. Погуляю напоследок, решила она, а он от меня все равно ничего не получит. В крайнем случае, пообещаю, а потом уеду.

Коля же Котов тоже строил планы напоследок, твердо уверенный, что Бубинкин, вернувшись, сразу его выгонит. «Попользуюсь девочкой раньше этой старой сволочи! – мстительно думал он. – Обойду его хоть здесь!..».