ДЬЯВОЛЬСКИЕ ШАЛОСТИ (роман А.Осипова, продолжение)

(роман, часть I) 

Глава 20

За циклами Материи будут следовать Циклы Духовности и вполне развитого разума. Следуя закону аналогии в истории и расах, большинство будущего человечества будет составлено из замечательных Адептов. Человечество есть дитя Судьбы Циклов и ни одна из его Единиц не может избежать своей бессознательной миссии или же отделаться от тягости сотрудничества с Природой. Так Человечество Раса за Расой будет совершать свое назначенное цикловое странствование. Климаты изменятся, и они уже начали меняться…

Предсказание Адепта ХIХ века

По-разному подействовали события этой ночи на элитную публику регионального масштаба, настроенную на беззаботный отдых и веселье. Крамольные речи ораторов, слышимые в самых отдаленных уголках зала, практически никого не оставили безучастным. То ли неестественное звучание голосов, то ли тот факт, что произносились эти речи за столиком чрезвычайно важных персон, то ли еще по какой причине, но смысл сказанного проник в сознание почти каждого и взбудоражил привычное течение их мыслей. Даже мозги, затуманенные изрядной порцией алкоголя, как-то встряхивались и начинали посылать тревожные сигналы. Обычное расслабленное и бездумное веселье не выплясывалось в эту ночь.

Правда, несколько человек были уже в таком состоянии, что никакие смыслы или сигналы не в силах были пробиться сквозь мощную алкогольную блокировку, которой они успели обезопасить себя от каких бы то ни было внешних психологических влияний. В числе этих предусмотрительных людей оказался и Питер Бирхейм, который, как и в прошлую ночь, отдав должное полюбившемуся ему русскому коктейлю, сладко подремывал в кресле рядом со своей верной Мэри. Сама Мэри, как и многие, была озадачена. Но в отличие от этих многих, она вполне ясно осознавала, кто является источником всего необычного, что здесь происходило. Кроме того, Мэри была в числе тех немногих, у которых откровения ораторов не вызывали неприязни и неприятия, а, напротив, одобрение и даже какое-то скрытое злорадство.

***

Как это ни странно, но примерно такие же чувства испытывал скрытый от посторонних глаз в уютной отдельной кабинке криминальный авторитет Владимир Леонидович Сиротин. Он внимательно наблюдал за происходящим, и, чем дальше, тем больше убеждался, что дело нечисто. Разумеется, ни в какие сверхъестественные силы, как и его заочный друг Рейнгард, он не верил. Однако, в отличие от губернатора его неверие основывалось не на примитивном полунаучном атеизме, а вытекало из соображений чисто практического ума. Как-то в приливе откровенности он даже высказывал своей, тоже весьма практического склада ума, супруге: «Пусть бы Бог как-то себя проявил – и я бы уверовал! Но жизнь полна несправедливости, а Он молчит. Значит, Его нет!». И сейчас, хотя и был полон недоумения, он не допускал даже мысли о каких-то потусторонних силах. Сирота просто начинал признавать силу этого непонятного рыжего незнакомца, который так нагло надсмеялся над ним в парке. Сначала им владело чувство мстительности, но по мере развития событий он оставил эту мысль. Он помнил то ощущение внутренней беспомощности перед влиянием внешней силы, которое испытал в парке, и своим практичным умом понял сейчас, кто дирижирует этой силой, и что ораторы находятся под ее влиянием. А силу он уважал. И откровения ораторов приносили ему не столько чувство ровного удовлетворения, как у Мэри, сколько какой-то мстительной радости от вида растерянности и недоумения на лицах этих лощеных ничтожеств, считающих себя тузами. Он их всех ненавидел и презирал.

* * *

Пауза между тем затягивалась, и благоразумное большинство зала, ожидающее, что уж губернатор, наконец-то, расставит все на свои места и осудит непозволительные и несуразные речи, нетерпеливо зашепталось и зажужжало. И эта заминка случилась по вине ведущего, который в этот вечер еще не допускал подобных оплошностей. Но причина была извинительной. Хотя, может быть, там, откуда он прибыл, такие вещи и не являются извинительными. Но факт оставался фактом – Вель Зевович Вулов увлекся беседой с красавицей Настей Куголей.

Настя была в числе тех, кто воспринял откровения выступающих крайне негативно, и чувствовала себя отвратительно. Естественно, посланник преисподней, как истый джентльмен, не мог оставить ее в таком состоянии и пришел на помощь. Он рассыпался в банальных комплиментах, но у Насти к ним выработался стойкий иммунитет, и это мало помогло. Он утроил усилия – тщетно! Процесс привыкания зашел так далеко, что даже его нечеловеческие возможности мало помогали. Ее только слегка забавили его потуги, но он был не в ее вкусе. Впервые, с момента его появления, Артур заметил на лице Веля выражение недоумения и даже растерянности. Он чуть не рассмеялся. «Браво, мадам!», - мысленно восхитился он неприступностью Насти.

Однако торжествовать было рано. Посланник преисподней мгновенно сориентировался и изменил направление главного удара: Он многозначительно в упор заглянул в прекрасные ее глаза, и горячий его шепот, казалось, поник прямо в сердце и заставил его сбиться с привычного ритма:

- А хочешь узнать, где находится и чем занимается твой Виктор?

- Какой еще Виктор? – тоже шепотом переспросила она.

- Виктор Астахов…

Образ мальчика, ее первой любви, мгновенно выстрелился из подсознания. И так же мгновенно перед ее мысленным взором замелькали кадры их встреч, неумелые, но до невозможности сладкие поцелуи в подъезде, нетерпеливые ожидания и томительное предчувствие огромного счастья, которому, казалось, не хватит места в душе. Настя изменилась в лице. Слова, выталкивались, словно перепрыгивая препятствия:

- Откуда… ты знаешь? Где?…Что с ним?..

- Все нормально с ним. Лежит в Моздоке в госпитале. Для жизни опасности нет. Он же сейчас разведчик, шлындает по лесам и горам. Вот и подстрелили. Ребята его там уважают, парень настоящий.

- Ты, что, с ним знаком?

- Можно сказать и так. Наполовину.

- Это как?

- Я его знаю, он меня – нет. Но, извини! В нашем представлении возникли непредвиденные трудности, и мне, как режиссеру, необходимо принять меры. Извини! – и, вполне удовлетворенный, он повернулся к еще никак не собравшемуся с мыслями Рейнгарду.

* * *

Роберт Кунцевич в самом деле не знал, что сказать. Такое случилось с ним впервые в жизни, и он чувствовал, что затянувшееся молчание делает его положение несколько глуповатым. Ни опровергать речи предшествующих ораторов, ни продолжать заданную ими тему не представлялось ему возможным. Да и мыслей, собственно, никаких не было. И в этот момент, как нельзя более кстати, ему пришел на помощь все тот же Вель Зевович Вулов. Его ободряющий совет сразу вывел губернатора из оцепенения:

- Будьте самим собой, Роберт Кунцевич! Не старайтесь производить впечатление, говорите то, что думаете.

И в самом деле, как только Рейнгард отбросил всякие заботы о том, как он выглядит в глазах публики, в голове его заискрились мысли и появилось острое желание их немедленно высказать. И сопротивляться этому желанию не было никакой охоты. Тем более что слова сами просились на язык. Он облегченно вздохнул:

- Сегодня немало было высказано упреков в адрес чиновничества, и я не собираюсь опровергать эти мнения, - бодро начал он и почувствовал, что мысль, которая руководит его речью, ведет себя слишком уж самостоятельно, и не очень-то считается с его волей и намерениями. – Самая главная беда большинства чиновников в том, что они не способны брать на себя ответственность и принимать самостоятельные решения. Тупо выполнять указания вышестоящих начальников – все, что они могут! Никакой инициативы, никаких попыток проявить свою индивидуальность. Только действие по указке…

- Как же, у вас попробуй, прояви инициативу – завтра же окажешься без работы! - прозвучал из зала обиженный голос.

Чего-чего, а такого начала от губернатора не ожидали. Особенно немалая часть тех, кто причислял себя к чиновничьему племени. Но реплика, казалось, только раззадорила Рейнгарда. Он ехидно усмехнулся:

- Но, когда вымогаете взятки, вы ведь не боитесь рисковать, потерять работу? Вот и попытайтесь рисковать на общее благо.

- Может быть, вам следует внести некоторые коррективы при подборе кадров? – вмешался посланник потусторонних миров.

- И не может быть, а непременно, - с энтузиазмом подхватил губернатор.- Я не раз думал об этом. Хорошо бы изобрести такой прибор вроде детектора лжи, который бы определял способности претендента на ту или иную должность пререкаться с непосредственным начальником и ставить под сомнение указания всех вышестоящих. Если нет таких способностей - пусть ищет другую работу.

И опять из зала раздался голос:

- Но вы же, Роберт Кунцевич, рубите сук, на котором сидите. Да и представьте, что за работа будет в исполнительных органах власти, если каждый начнет высказывать свое мнение! Полемический клуб, сумасшедший дом или Госдума? Никаких дел тогда сделать будет невозможно.

- Я говорю не о высказывании своих мнений, а о разумной инициативе. Приказ начальника обязателен для исполнения. Но для исполнения не формального, а осмысленного. А способность к пререканию и сомнению вовсе не предусматривает непременного оспаривания всех распоряжений. Но если это распоряжение противоречит закону или явно ущербно с точки зрения разума, то подчиненный обязан высказать свои сомнения. А подбор сотрудников с указанными способностями даёт некоторую гарантию, что он не испугается, и что общественное мнение будет на его стороне. А подхалимы в таком коллективе будут чувствовать себя неуютно. Что же касается нашей законодательной базы, то тут я полностью поддерживаю мнение предыдущего оратора. Государственная дума работает из рук вон плохо….

* * *

Услыхав последние слова, встрепенулся Синявский, который со времени своего вдохновенного выступления был погружен в тягостное раздумье. Он не понимал, как, будучи в здравом уме, смог наговорить таких вещей. Однако упоминание о Государственной думе мгновенно освободило его от всяких опасений, и он опять, с каким-то мальчишеским задором, выкрикнул:

- Все там подлецы и сволочи продажные! Уж я-то об этом ой как хорошо знаю!

Рейнгард одобрительно кивнул:

- Должен сказать, что полностью разделяю мнение нашего гостя. Хотя, честно говоря, недолюбливаю так называемых, олигархов. Что ни говорите, а их состояния нажиты нечестным путем. И опять же это не обошлось без участия нашего законодательного собрания. Кроме того, что оно подчас умышленно оставляет лазейки – да что там лазейки, прорехи целые - для нечестного и необоснованного обогащения одних за счет обнищания других, так они еще и работают крайне непродуктивно и медлительно. У них, если можно так сказать, замедленная реакция на происходящие в стране события и тенденции. В своих действиях они руководствуются чем угодно, только не насущными потребностями общества, которое доверило им эту миссию. К примеру, в тех же Штатах парламент принимает свои решения сугубо из соображения реального положения дел, и не очень-то оглядывается на мнение мирового или какого-то иного сообщества. Стала подростковая преступность принимать там крайне жестокие формы, и тут же в некоторых штатах внесли изменения в уголовное законодательство в сторону снижения возраста преступников, к которым может применяться смертная казнь. И ничего, изнеженная Европа терпит, молчит по этому поводу. А России нельзя! И наши депутаты послушно принимают мораторий на смертную казнь, хотя в стране преступность растет и совершаются преступления, от которых кровь стынет в жилах….

* * *

- А как вы хотите!? – неожиданно раздался зычный голос Сиротина старшего. Он и сам не понял, как оказался вне своей засады в уютной кабинке и выставил себя напоказ, чего он всегда категорически избегал. Но какой-то властный импульс вдруг заставил его забыть свои правила и выдвинуться на всеобщее обозрение. – Болтаете о правах, о конституции, а сами поставили воспитание преступников на поток. Я не говорю о несправедливости, о нищете, о детях, которые с рождения лишены шансов на нормальную жизнь. Это вы и сами прекрасно знаете. Но посмотрите на ситуацию в лагерях и зонах, где отбывают свой срок правонарушители. Ведь там не перевоспитываются, а воспитываются преступники. Как быть человеку, который отмотал свой срок, то есть стал полноправным гражданином, и выходит сегодня на волю? Государство выставило его за ворота, а дальше предоставило самому себе. Но идти ему некуда, и средств к существованию нет. Значит, ему остается, в зависимости от его навыков, воровать, грабить или убивать. Это его природное право - право жить. Ваше гребанное общество имело бы право судить его лишь в том случае, если бы при освобождении предоставило ему хотя бы минимальные возможности для существования, крышу над головой, работу или какое-то пособие для того, чтобы хоть как-то оглядеться, перекантоваться. А раз вы лишили его права на труд, на жилище, то сдыхать от голода в угоду вашим законам он не обязан, и судить его вы не имеете права! Болтаете здесь, жрете, пьете в три горла, а кому-то на хлеб не хватает! И голову некуда приклонить. Ну ладно – я! Я – нехороший! Но вы-то себя все стараетесь выставлять правильными, справедливыми, пекущимися о благе общества, а сами готовы отнять последнее у нищих. Все не насытитесь, твари продажные!.. Все вам мало!..

* * *

Во весь период выступления голос Сиротина, и без того не отличающийся благозвучием, крепчал и наливался какой-то хриплой ненавистью. Прорычав последнюю фразу, он, от избытка чувств плюнул на пол и решительно захромал к выходу. Как назло, приступ радикулита прострелил ему спину в комфортной кабинке ресторана. Это обстоятельство тоже, видимо, не улучшило его настроения. Он, как и многие сегодняшние ораторы, не понимал, с какой стати так взъярился и разоткровенничался. Последнее ему вообще было несвойственно. Открываться, перед кем бы то ни было он считал большой глупостью. И давая волю своему раздражению, он, проходя через вестибюль, матерно обругал всех, кто там оказался.

На присутствующих речь криминального авторитета, - а многие знали, кто он такой, - не произвела того впечатления, которое могла бы произвести (особенно последняя фраза) в другое время. Но в эту ночь они уже устали удивляться и оскорбляться, и потому никаких возмущений не последовало. Промолчали, сделали вид, что к ним это не относится.

Двусмысленным оказалось положение Рейнгарда, который все еще оставался на ногах и речь которого была таким возмутительным образом прервана. Но и он уже перестал удивляться чему бы то ни было. Ему сейчас хотелось уехать куда-нибудь подальше, на природу, крепко выпить и ни о чем не думать. Настроение было не просто плохое, а какой-то раздрай в чувствах. Однако сейчас, он понимал, главное - это сохранить лицо, по восточной терминологии. И ничего не оставалось, как продолжить речь:

- В принципе, гражданин – не знаю, как его звать, - прав, - слукавил Рейнгард.

Знал он, знал, кто такой Сирота, и какую роль он играет в этом городе, да и во всем вверенном ему регионе! В свое время команда Сиротина немало потрудилась на выборах в интересах Роберта Кунцевича. Не всегда дела эти были благовидны и законны. И осознание этой лжи снова то ли вывело его из равновесия, то ли, наоборот, что-то вернуло, но он опять почувствовал неодолимую потребность выворачивать душу наизнанку и доставать с самого ее дна потаенные, до конца даже не додуманные мыслишки – так мелькнувшие мимоходом:

- Сиротин, кажется, его фамилия, - продолжил Рейнхард, одновременно отдаваясь и сопротивляясь этому чувству, отчего потребность откровенности не только не получила удовлетворения, но стала совершенно нестерпимой.

* * *

- Слово «кажется» - лишнее, - тут же подсказал рыжий сосед.

- Да, это Сиротин! Вы знаете, кто он такой, - послушно поправился Рейнгард и сразу же почувствовал облегчение. – Но какой бы он ни был, доля истины в его словах присутствует. В цивилизованной стране, какой мы себя называем, конституционные права каждого гражданина должны соблюдаться неукоснительно и скрупулезно. И в первую очередь - права на жилище, на жизнь. Они имеют приоритетное значение. И если государство неспособно реально обеспечивать эти права, то и право частной собственности в глазах сограждан становится эфемерным. Безнравственно иметь излишки, когда кто-то не имеет самого необходимого. И потому право богатеть в цивилизованной стране может быть реализовано лишь в том случае, когда все без исключения граждане обеспечены хотя бы минимальными жизненными условиями. К сожалению, этого понимания у наших законодателей нет. Они много говорят о защите интересов бедных, но принимают законы в интересах не просто богатых, а самых богатых. Подозреваю, что делают они это сознательно. Вот, на днях в средствах массовой информации прозвучало сообщение, что депутаты приняли поправку к закону о наказаниях предпринимателей за задержки в выплате заработной платы. В чем же это ужесточение? Оказывается, повысились штрафы – с 80 тысяч рублей до 120 тысяч Кого такие штрафы могут напугать? Только крохотные предприятия. А для крупных организаций это капля в море! На задержках зарплат они могут заработать несоизмеримо большие деньги. И судя по этому примеру, депутаты Госдумы не особенно и озабочены маскировкой своих лоббистских пристрастий. Либо они считают российский народ совсем уж глупым, для чего у них, правда, есть основания. Несмотря ни на что, избиратели упорно поддерживают своих депутатов. Естественно, Госдума в таких тепличных условиях все больше распоясывается и наглеет…

* * *

- С-сволочи и п-подонки! - заплетающимся языком неожиданно вновь встрял олигарх Синявский. После своего вдохновенного выступления он успел выпить четыре пузатых фужера виски, и был совершенно и безобразно пьян. Настя таким его никогда не видела. Но, несмотря на опьянение, и, как будто, избавление от мании крайней откровенности, неприязнь к депутатам Государственной думы сидела в его сознании прочно и болезненно, как заноза. - Если бы в-вы з-знали, сколько я им д-денег п-переплатил, с-скотам продажным! - с этими словами, видимо, исчерпав остаток последних сил, олигарх упал лицом в тарелку с салатом и сразу же захрапел.

Бесцеремонное вмешательство гостя, похоже, не вызвало каких-то неприятных ассоциаций у Рейнгарда. В эту ночь правила этикета и просто приличия, еще только формирующихся в неустоявшемся российском высшем свете, постепенно теряли и без того незрелую значимость. Тем более, в условиях неподдельной откровенности места для снобизма не оставалось. За те несколько часов, что прошли с момента неуклюжей встречи, он, как-то незаметно, превратился из небожителя в рядового гражданина. Сия демократическая метаморфоза стала возможной по той простой причине, что злой рок обижал его и поступал с ним несправедливо. Все это, если не понималось, то чувствовалось. Но логика нестандартной ситуации требовала завершить выступление, и он продолжил:

- Надеюсь, наша сегодняшняя дискуссия, если ее можно так назвать, была плодотворной и сослужит присутствующим добрую службу. Откровенность всегда дает возможность вскрыть недостатки, скорректировать направление деятельности, взглянуть на проблемы свежим взглядом. А проблем у нас хватает, и это ни для кого не секрет. И решать их надо сообща, дружно, всем миром….- в этот момент Рейнгард очень остро почувствовал всю глубину фальши своих расхожих рекомендаций, и его снова охватило неодолимое желание сломать эту схему и говорить нестандартно и по существу. Сопротивляться этому желанию опять не было сил: - Конечно, кому-то придется умерить свои аппетиты. Общественный пирог следует делить более справедливо. И в первую очередь это касается жилищной проблемы…

* * *

- Я знаю, как решить эту проблему быстро и без особых затрат, - речь губернатора прервал на этот раз голос Сиротина младшего.

Ничего подобного его товарищи - Глеб Бубинкин и Олег Локотко, никак не ожидали. Антон Сиротин не то, что перед публикой, но даже в их тесном кругу редко бывал настроен произнести сразу больше одной фразы. И это не от нежелания, а от туповатости, между собой считали они. Откровенно говоря, Антон и сам был удивлен своей смелости. Но с тех пор, как отец прохрипел свою импровизацию, где-то внутри него назойливо зудело желание сказать и свое слово. И, как и предыдущие ораторы, справиться с ним он не мог.

- Что ж, послушаем молодого человека, - охотно согласился Рейнгард.

- Короче, все очень просто! - без всякого смущения начал Антон. – Надо выселить всех из особняков, какие, например, на Рублевке и в Москве. У нас тоже таких хватает, да и везде по России. В каждый такой особняк можно поселить несколько семей, у которых нет жилья. Даже многодетных. Они - вон какие просторные!..

А чего, в натуре? – видя ошарашенные взгляды окружающих, упрямо добавил он. – Пожили, пусть другие поживут!

Предложение Антона Сиротина повергло в шок, казалось бы, уже ко всему привыкшую в эту ночь публику. Даже Рейнгард, который воспринял желание молодого человека выступить весьма удобным моментом для завершения этой из ряда вон выходящей дискуссии, на некоторое время не находил, что сказать. Голос из зала помог:

- А куда же, позвольте узнать, тех, кто там жил? Опять ГУЛАГ?

Антон широко и добродушно улыбнулся:

- Ну, что вы! Конечно, к старому возврата нет. Я же все продумал. Будем делать это цивилизованно, не как коммунисты. Короче, надо к такой акции заранее подготовиться. Построить детские дома для детей тех, кого будут выселять.

- А взрослых-то куда? – машинально переспросил Рейнхард.

- На ближайшие вокзалы отвести. И все, никаких проблем! Никаких гулагов строить не надо, все путем – полная свобода! Бомжи вокруг вокзалов нормально живут, и эти приспособятся. В канализационных колодцах места всем хватит. К тому же у многих из них есть деньги - еще себе построят. Только сразу вновь выселять не надо, пусть лет десять поживут – а то стимул строить потеряется. Ну а через десять лет снова выселить. Так, постепенно, жилищная проблема и решится. Обеспечим жильем даже тех сограждан, которые во время распада Союза оказались за границей. Правда, ведь здорово я придумал?

* * *

- Да уж, придумал ты здорово! Сказать нечего! – подтвердил Рейнгард и упал в кресло. Сохранять лицо у него больше не было никаких сил. – Сумасшедший дом! – пробормотал он себе под нос, наливая, как и предшественник, в пузатый фужер виски. Затем, никого не приглашая, запрокинул голову и вылил в рот эту изрядную порцию. Сорокоградусный напиток беззвучно, как по желобу, прокатился в желудок сановного гостя элитного ресторана.

«Вот это да!» - захлопал глазами все еще стоящий на ногах Антон Сиротин.

«Ну и ну!» - покачал головой пьяный, но не потерявший чувства субординации Бубинкин старший.

«Тоже алкоголик» - равнодушно подумала красавица Настя.

«Живой еще, оказывается, человек!» - удивился Артур.

Калейдоскоп мыслей и чувств по поводу непубличного поступка губернатора смешался и больше не поддавался расшифровке. Автор просит извинения по этому поводу. Но самому Роберту Кунцевичу Рейнгарду, губернатору экономически важного региона России, в данный момент было на все на это наплевать. Под перекрестными взглядами он самостоятельно наливал себе еще одну такую же порцию. И, видимо, спешил, так как бутылку держал слишком круто, и жидкость выплескивалась в бокал с утробным хлюпаньем, слышимым на весь зал. Несвойственный залу звуковой резонанс не потерял своей силы.

 Анатолий Осипов