ДЬЯВОЛЬСКИЕ ШАЛОСТИ

(роман, часть I), глава 18 

Совершенство, чтобы быть вполне таковым, должно родиться из несовершенства. Нетленное должно вырасти из тленного, имея последнее своим носителем, основой и противоположением. Абсолютный Свет есть абсолютная тьма. В действительности же нет ни Света, ни Тьмы в обитателях Истины. Разъедините их, отсеките одно от другого, и оба они умрут. Ни одно из них не может жить само по себе, ибо каждый из них должен быть рожден и создан из другого для того, чтобы получить бытие, оба они должны быть познаны и оценены, прежде чем стать предметами умозрения. Потому в уме смертного они должны быть разделены.

Эзотерическая доктрина

Примерно тот же шок, что и его заместитель, испытал в этот момент и Михаил Арнольдович Бубинкин. Даже в страшном сне он не мог бы предположить, что вчерашний кошмар найдет свое продолжение в ресторане, куда он пришел как раз для того, чтобы забыть о нем. Да еще в присутствии губернатора! И если все сосредоточили свои выжидающие взгляды на Коле Котове, то Михаил Арнольдович во все глаза смотрел на немыслимо одетого молодого человека. «Откуда он знает?», - лихорадочно думал он. И вдруг его взгляд упал на живописную картинку на футболке. Он с ужасом признал абсолютное портретное сходство мученика в котле с собственной физиономией. Не веря своим глазам, он к тому же обнаружил, что черт, шевелящий угли под котлом, как две капли воды похож на рыжего обладателя футболки. Михаил Арнольдович хотел было незаметно перекреститься, благо все внимание было приковано к несчастному Котову, и в этот момент черт на футболке как-то дружески, по свойски подмигнул ему. Пришла пора и Бубинкину засомневаться в здравии своего ума. Он испуганно спрятал взгляд в тарелку с ассорти и почувствовал, что волосы на его голове зашевелились.

Столбняк, овладевший Колей Котовым, между тем неприлично затягивался. Придя ему на помощь, посланник преисподней решительно взял инициативу в свои руки:

- Николай Владимирович, видимо, волнуется. Предлагаю поэтому предварительно выпить, а с него тост. Налейте гостю!

* * *

Бокалы наполнились. На одеревенелых ногах Николай Владимирович трудно встал, бокал в его руке подрагивал. Он взглянул на сидящего через несколько человек справа старшего Бубинкина. То ли затравленный вид своего непосредственного начальника, то ли что-то еще подействовало на Колю Котова, но он почувствовал, что его скованность как-то плавно начинает перетекать во вчерашнее состояние необычайной словоохотливости. Челюсть не только встала на свое место, но весь говорительный аппарат как будто взвелся для выстреливания фраз. Требовалось незначительное усилие, чтобы пулемет заработал. За полтора суток, прошедших со времени его неожиданной импровизации в кабинете Бубинкина, он не раз успел поразмыслить над происшедшим с ним казусом. Нет, это не было гипнозом. Весь ужас происходящего заключался как раз в том, что он прекрасно отдавал себе отчет в сказанном, осознавал и помнил каждую фразу, но остановиться не мог. Причем он высказывал не чьи-то навязанные извне мысли, а свои собственные, но глубоко запрятанные куда-то в подсознание. Теперь он опять испытывал знакомое ощущение овладевающей им непонятной силы, и выплывающие из подсознания фразы требовали немедленного озвучивания. Он попытался волевым усилием овладеть собой, но понял, что бессилен. На его лице заиграла совершенно не свойственная ему глумливая ухмылка:

- Что ж, тост, так тост! – проговорил он необычайно звонким и чистым голосом. – Предлагаю выпить за всех здесь присутствующих! – Коля обвел взглядом этих присутствующих, которые с поднятыми бокалами ожидали завершающей фразы, и с чувством какого-то восторженного злорадства, выплюнул эту фразу им в физиономии. – За то, чтобы каждый жил по средствам! Чтобы аппетиты богатеев поумерились! В общем, за социальную справедливость!

Он стоя выпил свою водку, не отводя взгляда от почетных гостей по обе стороны от рыжего нахала. Коля успел заметить по лицам Рейнгарда и Синявского, что его пожелания пришлись им явно не по душе, и осознал, что планы на блестящее и роскошное будущее окончательно похоронены. И тут взгляд его упал на футболку рыжего. Вернее на картину, которая полностью открывалась из-под расстегнутого огненного пиджака. Коля Котов тоже узнал себя в мученике и рыжего - в черте. На секунду ему показалось, что изображение ожило, языки пламени под котлом заколыхались, а черт на футболке вдруг одобрительно показал ему большой палец левой руки. Мол, молодец!

* * *

Он торопливо отвел взгляд. «Что-то у меня с головой!», обреченно подумал он. Однако в отличие от Бубинкина ожившая картинка не только не испугала его, но, напротив, почему-то вдохнула новую порцию целенаправленной энергии для высказывания сокровенных мыслей. Желание было настолько острым, что справиться с ним не было никакой возможности, и Коля прекрасно это понимал. Потому, не присаживаясь и не закусывая, он незамедлительно приступил к исполнению просьбы рыжего:

- Насколько я понял, вам хочется узнать, о чем говорили мы с Михаилом Арнольдовичем вчера в его кабинете, - голос Коли Котова теперь звучал не только звонко и чисто, но разносился необычайно гулко, как будто основной зал «Центрального» внезапно приобрел акустические возможности «Ла Скала».

Причем эти возможности почему-то распространялись лишь на его голос, который отчетливо был слышен в самых отдаленных уголках зала, заглушая даже гром эстрадного оркестра. Пораженные таким эффектом, музыканты как-то смущенно остановили свои усилия. Но Коля воспринял этот эффект как само собой разумеющееся. Та часть его натуры, которая жаждала ораторского успеха, испытывала какой-то вожделенный восторг от всепроникающих звуков собственного голоса. Правда, другая часть личности была до предела испугана и вполне осознавала гибельность всей этой шумихи. Но эта часть в данный момент находилась как бы на вторых ролях, в подчиненном положении, и никакого влияния на поведение своего материального носителя оказать была не в силах. Тем более, преодолеть овладевшее Колей воодушевление.

- Да, - уверенно подтвердил, между тем, посланец преисподней, - всем, действительно, было бы любопытно узнать, о чем вы там беседовали.

- Наедине! – ехидно усмехнулся Коля, пытаясь уколоть рыжего, и уже осознавая, что имеет дело не с простым человеком. Но обретенная им внутренняя свобода позволяла без боязни общаться с кем бы то ни было.

Однако посланника преисподней смутить, разумеется, было невозможно. Широкая понимающая улыбка осветила его лицо:

- В том-то и дело, Николай Владимирович, что наедине. А такие важные вещи, о которых вы говорили, должны знать все. Вы же не средства массовой информации или Государственная Дума, где самое главное изо всех сил стараются замалчивать. И как преуспели в этом! Вам-то, я думаю, это не к лицу…

- Признаться, я не привык скрывать свои мысли! – высокопарно подтвердил Коля Котов.

Он и сам сейчас искренне верил, что мыслей своих никогда не скрывал. Боязливая часть его натуры совсем ушла куда-то в тень и не подавала признаков жизни. Зато вторая половина полностью овладела всем его существом, и самые сокровенные и глубоко запрятанные соображения и оценки неудержимо просились на язык. И удержать их в себе не было никакой возможности:

 – Короче говоря, - решительно продолжил он, - речь шла о том, что Михаил Арнольдович, как ни крути, вор! Я ему открыл глаза на эту проблему, но вместо благодарности он выгнал меня вон! Так ведь, Михаил Арнольдович?

Михаил Арнольдович в данный момент не был расположен отвечать на какие бы то ни было вопросы и вообще хоть как-то связно мыслить. Вчерашний кошмар в кабинете казался ему теперь невинной шалостью в сравнении с тем, что происходило сейчас здесь. Он чувствовал себя кроликом, окруженным злыми собаками, которые готовы в любой момент его растерзать. И сопротивляться не было ни возможности, ни энергии. Взгляд его все также тупо был устремлен в тарелку с ассорти, и только огненный жар прилившейся крови от подбородка до загривка выдавал его чувства.

- Разумеется, Михаилу Арнольдовичу сказать нечего. – Коля Котов с вожделением топтал своего начальника, четко осознавая при этом, что тонет сам. – Против правды трудно найти подходящие слова. Наживаться на жалких пенсиях стариков и инвалидов - что может быть подлее?! А ведь Михаил Арнольдович сколотил изрядное состояние на этих пенсиях! Сколько горя принес он этим несчастным людям, которые и так-то едва сводят концы с концами. И, как с гуся вода, благоденствует! Но все мало. Теперь вот молоденькую девочку в постель пытается затащить. И уже ведь не может, но хочется природу обмануть. Авось, думает, юность его холодную кровь разогреет. Изольда! – громогласно обратился он в сторону своего столика, - иди сюда!

Изольда, услышав властный призыв своего спутника, заколебалась – идти, не идти? Внимание к оратору было всеобщим. Даже самые пьяные с недоумением хлопали глазами, слушая не слишком громкие, но всепроникающие звуки его голоса. Охранники, официанты тоже не остались безучастными к необычному выступлению, хотя их удивить было трудно. Слегка смущаясь, Изольда встала, и под перекрестными взглядами публики, двинулась к столикам у пальмы.

* * *

Ей было любопытно. Похоже, что вчерашняя история, когда она сама испытала приступ непонятной откровенности, не закончилась, и продолжалась здесь. Она сразу поняла, что Николай Владимирович опять не в себе и, самое главное, хорошо представляла его состояние. Происходящие события были, конечно, ей непонятны, но они не подействовали на нее так оглушающе, как на Бубинкина, Сироту или того же Котова. Решение уехать домой, в свой провинциальный городишко, внесло в ее душу покой и умиротворенность.  Мечты о «красивой жизни» как-то внезапно рассеялись. Ей и самой сейчас было удивительно, что она еще вчера видела в таком существовании что красивое. Все условности, которыми обставлена жизнь в мегаполисе, представлялись ей теперь уродливыми и неестественными. И она как-то прониклась благодарностью ко вчерашним чарам, – именно так она определила свое состояние, - которые позволили ей высказать своему начальнику то, что она о нем думала.

Ее путь меж столиками продолжался несколько секунд, но этого хватило, чтобы взоры присутствующих сосредоточились на ней. И во многих этих взорах, особенно мужских, вспыхнуло восхищение. Она была по настоящему, незатейливо хороша. Простенькое платье из недорогой легкой материи не очень отвечало требованиям вечернего туалета, но зато выгодно подчеркивало совершенство ее юных форм. При этом она не производила вульгарного впечатления. В этот вечер Изольда, вероятно, под влиянием своего революционного решения, использовала минимум косметики и полностью отказалась от своей аляповатой бижутерии. Скромные золотые серьги, янтарное ожерелье - подарки родителей и старшего брата на шестнадцатилетие – да блестящая китайская заколка в тугом узле волос на затылке никак не отвлекали внимания от ее природной привлекательности. И походка ее производила впечатление легкости и естественности, хотя, конечно, и не была столь отточенной, как у манекенщиц на подиуме. Зато и в осанке ее не чувствовалось той угловатой зашоренности, которая так бросается в глаза неискушенному ценителю показа мод.

* * *

- Здравствуйте! – сказала она, и, не обращая внимания на откровенные перекрестные взгляды, обратилась к своему стоящему кавалеру. – Вам не кажется, Николай Владимирович, что мы не на работе, и ваш тон не совсем соответствует обстановке. Что вы хотели мне сказать?

Коля Котов остолбенело молчал. За те несколько минут, пока она шла, он как-то по-новому оценил ее привлекательность, а слова, полные собственного достоинства, никак не вязались с образом пустышки секретарши. Легкодоступная девочка, как он полагал, предстала в совершенно ином свете. «Что-то в последнее время все идет не так, как ожидаешь», подумал он и хотел было извиниться. Но его опередил галантный посланник преисподней:

- Мадемуазель, мы все за него извиняемся! Надеюсь, вы простите нас. Наша компания, как видите, явно недостаточно разбавлена женским обществом. Очаровательная Мэри, - Вель улыбнулся в ее сторону, - конечно, многого стоит, но этого явно недостаточно для такого представительного общества. Мужчины грубеют и черствеют наедине с самими собой. Вот и ваш друг едва успел вас покинуть, - что само по себе не очень вежливо, - как набросился на любезного Михаила Арнольдовича, и ввел его в смущение. Отсутствие женского общества явно оказывает на него неблагоприятное действие. Посему, просим вас к нашему шалашу. Николай Владимирович, поухаживайте за дамой…

* * *

Пока Коля Котов усаживал Изольду, Синявский вспомнил про свою супругу и живо представил ее реакцию на тот факт, что оставил ее одну и празднует здесь с незнакомыми и, самое главное, непонятными людьми. Честно говоря, он, как и многие, не понимал, что происходит. С самого момента необычайной встречи Рейнгарда он впал в какую-то кому недоумения, и до сей поры пребывал в ней. Странные речи, неестественный резонанс, этот рыжий тип, сидевший с ним рядом в невообразимо пестрой одежде – все это не укладывалось в рамки здравого смысла и просто не поддавалось осмыслению. И только теперь, когда его сосед завел речь о дамском обществе, к нему вернулась способность более-менее логически мыслить. Вытащить отсюда Рейнгарда, как он видел, пока не представлялось возможным. Поэтому он решил привести сюда Настю - пусть побудет в непривычной обстановке. Тем более, назревала какая-то небольшая, как ему представлялось, внутренняя разборка, и он прекрасно знал, что Настя в скандальной ситуации чувствует себя чрезвычайно комфортно. Сообщив Велю Зевовичу Вулову, - ему как-то сразу запомнилось это редкое имя, - что он через минуту будет, Синявский ушел за супругой.

Сидевший по другую сторону от посланника преисподней Рейнгард в это время испытывал тоже какое-то двойственное чувство. С одной стороны, в его душе царило давно не испытываемое им безмятежное спокойствие, с другой – где-то на задворках шевелилась тревога. И он не мог понять, то ли это осадок от скомканной, как он полагал встречи, то ли результат впечатления от совершенно недопустимой речи молодого заместителя Бубинкина. А ведь он предупреждал Михаила Арнольдовича, когда тот принес на подпись приказ о назначении Котова, что энергия молодости нередко становится неуправляемой. Но Бубинкин тогда уверял, что сия кандидатура не вызывает никаких сомнений. «Вот теперь и расхлебывай!» - с некоторым злорадством подумал он. Однако торжеству этого чувства препятствовала мысль, что чиновник ни при каких обстоятельствах подобные вещи говорить не должен. Именно для этой цели существовали различные неофициальные фонды, из которых, помимо зарплаты, они подкармливались соответственно рангам и знанию истинного положения дел в структуре власти. Это была как бы неписанная и неозвученная клятва о молчании. Вроде омерты на Сицилии. Для этой же цели были проведены законы о значительно более высоких, чем у простых тружеников, пенсиях для них. Собственно, так было всегда и везде, даже во времена коммунистической власти. Но обычно это делалось с целью поднятия патриотического духа служивых людей. Теперь же впервые основной задачей подкормки чиновников являлось стимулирование их молчания о злоупотреблениях власти. Именно молчание и круговая порука давали возможность существованию того дикого контраста в уровне жизни, который существовал в реальности.

* * *

- Вероятно, вы имеете в виду контраст в уровне материальной жизни, - прервал его размышления голос рыжего соседа.

Рейнгард вздрогнул. «Откуда он знает, о чем я думаю?», - мелькнула недоуменная мысль.

- Не берите в голову, - тут же посоветовал этот странный человек. – Вы просто последнюю фразу произнесли вслух.

Этот совет внес еще большую путаницу в мыслительный аппарат губернатора. Он прекрасно себя контролировал и был уверен, что ничего подобного себе не позволял, тем более с последней фразой. Пока он искал подходящий ответ, сосед, нимало не смущаясь, продолжал комментировать его размышления, как будто между ними существовала телепатическая связь:

- Для беспокойства нет причин, - убедительно продолжал Вель. – Уволите его, и вся недолга!

- Кого? – попытался схитрить Рейнгард. Он все еще никак не мог поверить, что его мысли доступны постороннему.

- Разумеется, Николая Владимировича Котова. Ведь он, кажется, только что нарушил вашу корпоративную этику? Впрочем, вы вправе увольнять или не увольнять кого бы то ни было из своего аппарата. Но без Михаила Арнольдовича вам не обойтись, поскольку вы с ним повязаны общими не слишком благовидными делами. Так что, участь Котова, надо полагать, решена. К тому же, дурной пример заразителен, и, если хотя бы часть чиновников начнет так же откровенничать, то системе не устоять.

- Какой системе? – продолжал играть в непонятки губернатор.

- Системе, в которой власть работает преимущественно сама на себя, а основная часть населения обеспечивается по остаточному принципу. Вы же об этом только что думали. Да не беспокойтесь, - реагируя на мрачный вид Рейнгарда, посочувствовал Вель, - я никому не скажу. Но, сами понимаете, рано или поздно об этом говорить будут, как ни стараются ваши средства массовой информации внушить народу понятия о незыблемости частной собственности и справедливости нынешнего устройства общества. Но это похоже на постройку монументальных зданий без фундамента, или песчаных замков, которые разрушит любая непогода. Не следует обольщаться беспомощностью и неспособностью российской публики объединяться для организованных требований. Это все временно. Так сказать, наследие коммунистического прошлого. Согласитесь, умели тогда подавлять инакомыслие и внушать страх к власти. Семьдесят лет – не шутка! Сейчас даже их дети не сумели избавиться от этого страха. Наше студенчество самое смирное студенчество в мире. Но - время лечит.

- Вам не кажется, - голос Рейнгарда звучал хрипло, - что, покушаясь на частную собственность, вы опять можете ввергнуть страну в хаос и братоубийственную войну? Это уже было, и вам, молодым, не следует забывать уроки прошлого!

- Побойтесь Бога! Я - покушаюсь на частную собственность?! – лицо посланника преисподней, казалось, выражало искреннее возмущение. – Нет в мире человека, который бы больше беспокоился о незыблемости этого общественного института. И вряд ли кто глубже понимает сию проблему. Конечно, согласен, уничтожьте частную собственность, и начнутся такие социальные катаклизмы, что чертям станет тошно. Но я-то только констатирую факт, а глубинной бомбой под этот институт является неутолимый аппетит богатеев. Алчность! И не убедительна ваша аксиома, что все рождаются неравными. В принципе, это так, но не до такой же степени! Все-то вы стремитесь довести до крайностей. А на краях ничего нет, пустота и гибель. Жизнь жаждет соразмерности, а в идеале – гармонии. Это всеобщий закон! Он, конечно, справедлив для всей планеты, но сегодня самыми алчными оказались российские нувориши. И, естественно, наиболее серьезная опасность для частной собственности опять же здесь, в России. Вам бы умерить свои аппетиты, поделиться, а вы все гребете под себя, все впрок что-то и кого-то пытаетесь обеспечить. А того не можете понять, что никому, ничего и никогда впрок не удавалось. Кроме, разумеется, бед и несчастий. Об этом, кстати, еще Иисус хорошо сказал. Помните, в Библии – о пище завтрашнего дня, о птичках, которых Он не оставляет без пищи.

* * *

- Ну, не скажите! – и опять голос Рейнгарда срывался и не повиновался. Он сам не понимал, зачем ввязался в эту глупую дискуссию и выслушивает речи какого-то молокососа с явным экстремистским уклоном. Ему бы взять и уйти. Но желание доказать, что самоуверенный собеседник неправ, оказывалось неодолимым. Вероятно, это желание возымело над ним такую силу по той простой причине, что он пытался доказать недоказуемое. Каждый знает, как это увлекает и как непросто добровольно отказаться от таких попыток. – Династии состоятельных семей существуют веками, - продолжал приводить свои доводы Рейнхард. - И процветают!

- Увы, это только внешнее впечатление. Никто, к сожалению, не может знать, как живет другой человек. Внутренне. Прочувствовать его ощущения жизни. Если бы вам удалось побывать в шкуре, к примеру, Нерона, а если отойти от крайностей - членов семьи Медичи или тех же Ротшильдов, вы бы ужаснулись. В этом отношении человек похож на собаку. Обращали, наверное, внимание, как несчастны домашние псы. Я уж не говорю о тех, что сидят на цепи. Это вообще безобразие! Но ведь и тем, кого нежат и холят, живется не сладко. Являясь игрушкой своих хозяев, они насилуют свою природу, живут практически без необходимого им движения в замкнутом пространстве. Даже любовью им приходится заниматься по правилам, выдуманными их хозяевами, дозировано. Им бы взять и убежать, прибиться к какой-нибудь бродячей стае, с приключениями добывать на помойках свой хлеб насущный, драться, путешествовать, любить без всяких правил и расписаний – что может быть лучше? Но не могут, не в силах отказаться от сытости, привычной обстановки. И продолжают неутомимо вилять хвостом, что хозяева принимают за изъявление преданности. Точно так же и богатые. Только собак извиняет то обстоятельство, что Бог не дал им разума. А что может оправдать человека? Разве что только глупость, которая, похоже, развивается в человеке успешнее, чем разум. Конечно, я понимаю, что стремление к материальному преуспеванию на данном этапе человеческой эволюции есть один из способов хоть как-то наполнить жизнь смыслом, мотив хоть к какому-то развитию. Но крайности, как мы уже говорили, в любом, даже самом благом начинании, порочны и не сулят ничего, кроме несчастий. Вот вы сами, с тех пор, как разбогатели, очень счастливы?

- Я не так уж и богат, как вам кажется.

- Ну, не надо скромничать. И, если вы заглянете в себя поглубже и будете искренни, то легко обнаружите, что гнетет вас как раз забота о сохранении и преумножении не совсем праведно нажитого состояния. Я понимаю, что многим вашим коллегам эти заботы доставляют несказанное удовольствие и поддерживают интерес к жизни до преклонных лет. Но вы человек немного иного склада. И вам уже в первом поколении богатство не приносит того удовлетворения, которого вы ожидали. То ли еще будет!

* * *

Впервые с тех пор, как стал губернатором, Роберт Кунцевич Рейнгард оказался в подобной ситуации. Он не то чтобы был растерян, но совершенно не представлял, что ему дальше предпринять. Продолжать беседу в прежнем ключе? Но речи его собеседника были настолько дики и непредсказуемы, что сам предмет спора казался неуловимым, да и непонятным. О чем спорить?! Что материальное благополучие человеку не нужно? Но это бред! С другой стороны, в его словах проскальзывала тень какой-то истины, непонятной и одновременно знакомой. И крамольной к тому же…

Тягостные его раздумья опять прервал пришептывающий голос, склонившегося к его уху рыжего собеседника:

- Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным – вот формула, которая разрешает все ваши сомнения. Убийственная аргументация! Правда, подобные формулировки, как ничто более, выдают убогость умов их пользователей. Но это ведь не беда, наша современная публичная юмористика вся построена на остроумии такого рода. И ничего, смешливая публика проглатывает. Вам, Роберт Кунцевич, нравятся юмористические передачи, где используется заразительный смех за кадром? Вроде как по-армейски: не можешь воспринимать наши убогие шутки – научим, не хочешь смеяться над нашими кривляньями - заставим! Находчивая эстрада, не правда ли?

Рейнгардт опять не нашелся, что сказать, про себя удивляясь способности рыжего авантюриста (это определение пришло к нему только что) угадывать мысли. И все больше раздражаясь от неожиданных перемен в теме разговора.

- Поверьте, я вовсе не авантюрист, - продолжал, между тем, Вель. – Все мои действия подчинены строгой логике и проникнуты заботой о процветании общества. Но ситуация, вы знаете, достаточно угрожающая и вполне может выйти из под контроля.

- Чьего контроля? – прохрипел совершенно обескураженный губернатор. Смысл сказанного собеседником, проходил мимо его сознания. В данный момент он думал лишь о том, что мысли его прочитываются, и чувствовал себя от этого совершенно не в своей тарелке. Вроде как, интеллектуально обнаженным.

Посланник преисподней только открыл рот, дабы поведать, из под чьего контроля должна выйти ситуация, но ему помешали. Прибыл Синявский в сопровождении своей блистательной супруги и депутата Государственной думы Виталия Сергеевича Курова.

* * *

Нефтяной олигарх, пока отсутствовал, немного пришел в себя, но от этого события нынешнего вечера не стали ему более понятны. Все шло кувырком, совершенно непредсказуемо. Он извинился перед собравшимися наверху гостями и попросил начинать без них, пообещав, что очень скоро они с губернатором будут. Настя, разумеется, ничего слушать не хотела, только шипела, как змея. Тем не менее, она отправилась вниз, терзаемая любопытством. Ее просто заинтриговал пестро одетый незнакомец, который, как она проницательно угадывала, и являлся виновником всей неразберихи нынешнего вечера. И депутат Куров тоже принял приглашение под предлогом познакомиться и побеседовать с молодежью. Он резонно полагал, что такая встреча в любом случае не повредит его репутации человека из самой гущи народа, и к тому же жаждал блеснуть красноречием перед незнакомой аудиторией.

Дружная компания под большой пальмой встретила прибывших тепло и радушно. Инициативу, как всегда, взял в свои руки посланник преисподней. И если все пожирали Настю глазами молча, то он, торопливо вскочив с кресла, озвучил общее впечатление:

- Какое неотразимое очарованье! Какая блистательная красота! – сладко зазвучал его голос.– Вель Зевович Вулов! – представился он, и, церемонно взяв ее правую руку и слегка склонившись, обозначил поцелуй. – Надеюсь, Борис Михайлович ничего не будет иметь против, если Настя займет его место?

Борис Михайлович против ничего не имел, и даже почувствовал облегчение, что его освободили от обязанности развлекать супругу. Он-то знал, как это непросто. Его только слегка удивило, что этот сверхинициативный Вель Зевович знает ее имя.

Церемония знакомства прошла гладко. Выпили за это. Некоторое время молча закусывали.

Анатолий Осипов