ПАДАЛКО А.Е.: ГОРЕТЬ, ЗАЖИГАЯ ДРУГИХ. 28. ПИСЬМА В БУДУЩЕЕ

ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ

Но Пятков не ушёл в общежитие. Он насобирал щепок, бумаги,  приволок откуда-то большой кусок рубероида и запалил костёр. Заикин и Бобров подошли греться. В трёх метрах позади них стояла  громада недостроенного шалаша. Ночь была на редкость холодной и беззвёздной.

 

Прошёл час, и на пост заступила новая смена: Игорь Артемьев и Юра Панов. Пятков и на этот раз  не пошёл спать. Он собирал сухие листья, скручивал из них "козьи ножки" и пыхтел, вдыхая  в себя едкий дым.

 

В двенадцать ночи пришли обе Воронины и с ними Витька. Наконец-то он дождался, когда на пост заступит Галя. Витька принёс с собой несколько  штакетин, порванные учебники и одеяло. Пятков, уложив голову на поставленные руки, задумчиво смотрел в костёр, наблюдая за одинокими искорками. Кто знает, какие  мысли будоражили эту талантливую головёнку. Может, именно сейчас рождалось в ней оригинальнейшее изобретение, которое когда-то перевернёт весь мир. "Из искры возгорится пламя…"

 

Вдруг резкий порыв ветра нарушил размеренную тишину. Хвост пламени и мириады искр полоснули по небу. Пятков сразу же уселся с подветренной стороны. Костёр должен жить! Не говоря ни слова, все по достоинству оценили этот его шаг.

 

Витька  накрыл съёжившихся девчонок одеялом и уселся около Гали. Ему стоило больших  усилий воли  за полчаса придвинуться  к ней вплотную, так, чтобы ощущать тепло её тела. Пределом его мечтаний было забраться к ней под одеяло.

 

Валя рассказывала о мертвецах, и всем было не до сна. Пятков то и дело оглядывался назад: нет ли мертвецов поблизости. И продолжал сосать своё вонючее зелье.

 

Новым порывом ветра с девчонок сорвало одеяло. Витька соскочил с места и понёсся за ним. Пятков завис над костром, из которого прямо  в лицо ему летели искры. Становилось жутко. Девчонки оглядывались по сторонам, спрашивали у Витьки время. Часы, которые я дал первой смене, предавались из рук в руки.

 

Чтобы разрядить наступившую вокруг тишину, Галя завела разговор:

 

– А я нафантазировала, как полечу на нашем шалаше над Свободным, над всей землёй, над тайгой, горами и морями и сверху буду обозревать всё-всё.  Побываю во всех тёплых странах. Вот только ночью будет страшно одной  в шалаше.

 

– Хочешь, полетим вместе? – предложил Витька, придвигаясь к ней вплотную.

– Шалаш двоих не поднимет, – уклончиво отозвалась девчушка.

 

Ветер утих, и наступила такая тишина, что за километр можно было услышать любые шаги. И Пятков их услышал. И не за километр. И даже не за сто метров. А прямо за своей спиной. Пятков с испуга вскочил. Подошла сторожиха:

 

– Чего это ты?

– Та-ак.

 

Предчувствие чего-то недоброго закралось в сердце мальчишки.

 

– Дежурьте, только не спите. Я тут уже раз десять школу обошла. Гляжу, вы меняетесь, меняетесь… На кочегарке замок сорван, так я боюсь туда заходить.

– А… а, – заакал  Пятков, – а кто сорвал?

– Я откуда знаю. С вечера  пробовала, был цел. А щас…

– Вы милицию  вызовете.

– Чего "милицию", – махнула рукой. – В кочегарке всё равно нечего брать.

– А может, там жулик какой?

 

И тут показал  себя Витька:

 

– Пойдёмте.

 

Бабка глянула на него:

 

– Пойдёшь? Не боишься?

– Раз говорю – пойдёмте!

– Гм, – хмыкнула. – Отчаянный.

 

Больших внутренних усилий Витьке  стоило сейчас, после Валиных страшных рассказов о мертвецах, идти в кочегарку, в которой, может быть,  затаился бандит. Но он пойдёт. Галя должна знать, что он не трус.

 

Подошли к кочегарке, остановились. Витьке почудилось, что там кто-то ходит.

 

– Темень какая!  У вас нет фонарика?

– Нету.

 

Набравшись храбрости, Витька потянул на  себя дверь, сделал шаг, спросил сторожиху:

 

– Где здесь свет?

– Не знаю где они включали, – ответила та, оставаясь снаружи.

 

Он пошарил руками по стене, спросил громко, по-мужски:

 

– Есть здесь кто?

 

В ответ ни звука. Тело его напружинилось. Сделал ещё шаг вовнутрь, второй, третий…

Сторожиха ждала. Витька неспешно вернулся  назад:

 

– Никого, вам почудилось.

– Как же "почудилось"! Я сама  замок смотрела. А теперь его нет.

 

Витька пошарил ногами у двери, нагнулся:

 

– Вот ваш замок.

– Кто ж его?

– А я откуда знаю, – и направился к костру.

 

Новая смена была из двух восьмиклассников. Они пришли, недовольные, что их разбудили, бурчали на Костю и Игоря. Пятков остался с ними.

 

Шёл третий час глухой ночи,  когда, наскоро одевшись,  я пошёл  проверить пост. Пристально вглядевшись в темноту Пятков первым заметил меня, поднялся:

 

– Алексей Егорович, а мы тут… всё в порядке. А вы что, тоже  не спите?

– Почему ты не в общежитии? Я кому говорил идти спать?! – накинулся  на него.

– Я уже спал. А потом проснулся и проверить пошёл, как дежурят.

– Спал, говоришь? Ребята, вы пришли, Пятков был здесь?

– Здесь был. Он пришёл вперёд нас.

– Ладно. Как вы? Не замёрзли?

– Мы куртки одели, одеяло взяли.

– Не страшно?

– Мы ж не маленькие…

 

Сторожиха, однако, в милицию позвонила. Приехавший наряд обшарил кочегарку фонариками сверху донизу, но никого не нашёл.

 

Восьмиклассники уселись поудобнее на досках, укрылись одеялом и начали похрапывать.

 

Пяткова потянуло в сон. Нет, он не спал. Его только  потянуло в сон, когда из темноты до его  слуха донеслось властное:

 

– Пята! Пята!

 

Подошла сторожиха:

 

– Не спите! Не спите! А ты чего не идёшь на койку?! Ну-ка марш в общежитие! Съежился как цуцик! – напустилась на Пяткова, который так и не понял, то ли ему показалось, что его кто-то позвал, то ли ему приснилось это. Вместе с бабкой пошёл к интернату.

 

– А чего караулить, – сказал один постовой, – всё равно здесь никого нет. Айда спать.

– Сколько осталось?

 

Глянул на часы:

 

– Двадцать две минуты.

– Пошли! До утра ещё далеко.

 

И они ушли.

 

Закрапал дождь, и костёр затушило. Ночная смена не пришла. Её просто не подняла ночная няня, потому что сама спала.

 

К рассвету дождь утих. Выглянувшее солнце до обеда расправилось с его последствиями. А после обеда кружковцы доклеивали стену и крышу шалаша, вспоминая ледяную ночь. Пятков поинтересовался:

 

– Ну, как, Бобёр, ходил в кочегарку?

– Ходил, а что?

– Чего там?

– Бабке показалось, – соврал Витька. – А замок он так, без ключа, был навешан.

– Вот старушенция!  Сама боится…

 

С утра я с семиклассниками доделывал опалубку. Сегодня должны подвезти бетон. Работка обещает быть жаркой. Придётся вкалывать на четырёхметровой высоте, а туда машиной не подашь. Только вёдрами и тазиками. Издали всё сооружение напоминало петуха со взъерошенным  хвостом и меньше всего гвоздику.

 

Подошёл Костя:

 

– Шалаш готов.

– Доклеили? Молодцы, – сказал я, ставя последнюю распорку. – Ну, идём смотреть.

– Как вы думаете, хлопцы, сколько  в камушках, что лежат на полу  шалаша веса?

– Килограммов сто, не больше.

– "Сто", – задумчиво повторил я. И тут же решительно. – А ну-ка сбрасывайте!

 

Убрали примерно половину балласта. Шалаш чуть-чуть подался вверх. Ребята непонимающе переглянулись. В чём дело?

 

– Его же ещё и дождик держит! – догадался Иваненко.

– Верно, Серёжа! Приподнимите его за углы. Пусть днище просохнет.

 

И на этот раз ребята не поняли в чём дело. Не хотел я разрушать их мечту. Ох как не хотел!

 

– Сколько же он будет просыхать? – спросил озадаченно Костя.

– А вы не держите. Сбросьте ещё камешки. Пусть сам попарит. Завтра будем запускать…

 

Вечером, когда бетон  шёл машина за машиной, сияющий Витька подошёл ко мне:

 

– Шалаш обсох и здорово приподнялся.

– Хорошо, – сказал я, а сам подумал, может, опыты стоит провести строго по-научному? Привлечь на помощь микроскоп и исследовать стенки ячеек. А может, давление в пузырях огромное и оно стремится уравновеситься с  атмосферным? Как  его измерить в ячейках?

 

В любом случае надо искать способ  удержания газов внутри ячеек. Работу с пенопластом  надо заново начинать с нового учебного года и вести её строго по науке.

 

Из дверей школы  выскочил возбуждённый Пятков:

 

- Алексей Егорович! Алексей Егорович! Я такое придумал! Такое!..

- Ну, что ты придумал  «такое»?

-  Как уголь для кочегарки сберегать.

- Как?

- При скольки градусах вода на Эльбрусе кипит?

- Не помню, кажется при 60. И что?

- А то! В телевизоре сказали, что она кипит из-за того, что там давление маленькое.

- Ну и?

- Надо в кочегарке баки с водой, которая по батареям течёт, плотно закрывать крышками и из-под них воздух выкачивать.

- И что?

- А то, что воду не надо до ста градусов нагревать и затрачивать на это уголь! Надо только до шестидесяти – и она будет кипеть, как при ста.

- А что, Володя, идея неплохая, - задумался я. - Иди-ка к Костику и проделай с ним опыт под колпаком насоса Комовского.

- Костя! - сорвался с места изобретатель. - Ко-стяяяя!!!

 

  После обеда оба – и Пятков и Костя – подошли ко мне понурые.

 

- Что, не клеится?

- Мы стали выкачивать воздух из-под колпака, куда поместили зажжённую спиртовку, а над ней баночку с водой – и пламя погасло.

- А вы что хотели! Без кислорода огонь не горит. Надо по-другому опыт ставить.

- А как ?

- Думайте, думайте… голова у вас есть.

 

  Пятков сощурил глаза, напряжённо соображая, и вдруг выдал:

 

- Надо поставить под колпак баночку с кипятком и градусником!

- Во-от! С кипятком и градусником… Действуйте.

- И выкачивать воздух!

- Молодец! А если вода закипит, как вы узнаете, что она, кипящая при 60 градусах, такая же горячая, как и при 100?.. Всё! Идите экспериментируйте. Не путайтесь под ногами…

 

Стройка напоминала мамаево побоище. Действительно, её можно было  назвать всенародной, потому что весь народ школы-интерната принимал в ней активное участие: от первашей до завтрашних выпускников. Одни наполняли вёдра и тазики бетоном. Другие, стоя на табуретках, передавали его наверх, на леса,  где его  другие ссыпали  в опалубку. Стройку можно было назвать и  пионерско-комсомольской. И даже октябрятской. Все знали, что делают важное  дело. Дело для революции. Для всех. Для себя. И каждому хотелось участвовать в нём.

 

Приплелась техничка тётя Глаша, которая проживала рядом со школой в списанном бараке. Смотрела, смотрела на этот муравейник, да и отобрала  лопату у малыша:

 

– Куда ж ты по стольку  набираешь! Грыжу заработать хочешь!

 

И стала наполнять вёдра.

 

Вера Фоминична, которая  собиралась сегодня уйти домой пораньше, тоже не утерпела. Сидела у телефона и смотрела  из окна своего кабинета. Потом вышла, распорядилась малышей и дежурных отправить в общежитие,  взяла оставленную кем-то лопату и встала  рядом с тётей Глашей:

 

– Вы только, ребятки, вдвоём поднимайте. Не надсадитесь. Симаков,  слезь сверху!

 

Это она хлипика Симакова, который до того раздухарился в работе, принимая вёдра и вываливая бетон в опалубку, что снял рубашку. И даже майку. Снял с себя, глядя на Витьку, работавшего голяком.

 

Вопреки директорскому приказу, Симаков не слез с лесов. Сделал только вид, что слазит.  Перебрался за чью-то спину и стал принимать вёдра там.

 

Пришла ещё одна машина с бетоном. И когда она,  опорожнившись,  укатила, уставшие  люди вдруг поняли, что бетон  не должен остаться на завтра не уложенным в опалубку. Его надо выработать  сегодня, иначе он схватится. "Схватится", – что обозначает это слово,  знали уже все.

 

Утрамбовывая бетон длиннющей дубиной,  я увидел рядом с собой Пяткова,  подмигнул ему.  Только тот в наступившей темноте ничего не заметил.

 

– Симаков, слазь, кому говорю! – опять увидела его Вера Фоминична. –  Иди сюда!

 

Мальчишка, наконец, повиновался. Стал спускаться вниз и, видимо,  в темноте  плохо рассчитал куда наступить, потому что кто-то громко  послал его матом. В стылом воздухе мат прозвучал  особенно  отчётливо.

 

– Кто это?!– ужаснулась Вера Фоминична.

 

Начали переглядываться. Она пошла на голос и остановилась. И потянула к себе  одного усердно работающего, чтобы разглядеть получше:

 

– Так и думала. Сумароков!

 

Да, автором мата был Вовка, несдержанный и хамовитый Вовка Сумароков. Но как он работал сейчас со всеми вместе! Загляденье.

 

Вера Фоминична при всех коротко отчитала Вовку, напомнила  ему о великом деле, которое он творит, и что это дело нельзя никак порочить. Тем более гадкими словами. Вовка, наверное, понял свою ошибку.

 

Не работал из  всей школы только один человек, Лёшка Береговой. Он был на посту  у шалаша. До него доносились звуки этой  всеобщей работы, и он ох как хотел сейчас быть вместе со всеми!  Он нестерпимо ждал смену.

 

– Костя, – позвал я, – где ты тут у меня? Давай бутылки.

 

Костя отошёл к забору, развернул  лежащую на траве рубаху,  достал две осургученные бутылки, протянул мне, занёсшему руку над ударной стройкой:

 

– Все – тихо! В этих бутылках  письма в будущее. В них написано о нас, создателях этого  монумента. Сюда же мы вложили одну из лучших тетрадей, в которой только пятёрки. Тетрадь Лены  Диденко. В письмах, которые найдут, может быть, через тысячи лет, когда в борьбе со временем не выдержит и разрушится материал этой гвоздики и на её месте  люди задумают величественный памятник нашему времени. Памятник нам. В этих письмах  мы поимённо  перечислили нас всех: и Оксану Пайхайсан, и Виктора Боброва,  и Владимира Пяткова, и Алексея Берегового, и  Владимира Сумарокова, и Галину и Валентину Ворониных, и всех-всех, кто  причастен  к созданию этого памятника революции.

 

На секунду  я смолк. Все почувствовали, что этими торжественными словами выражена обыкновенная правда. И  все они – обыкновенные создатели этой правды.

 

– Дайте фонарик. Светите сюда. Я опускаю бутылки в трубу.

– Разобьются! – выкрикнул кто-то.

– Первая бутылка падает в стекловату. У второй ко дну тоже  привязана стекловата. Значит, не разобьются. А теперь закрываю трубу. – И надел на неё  кружку. –  Подавайте бетон.

 

Прошло ещё  минут десять, когда весь бетон  был выбран и опалубка наполнилась до краёв.

 

 

– Всем мыться и спать! Бобров и Заикин, к шалашу. Сменить Берегового. Дежурить  строго  по расписанию. Володя! Пятков! Подойди ко мне… Я ж тебе говорил, садовая твоя башка, не ходить к шалашу, а идти спать. Почему не слушаешь?!

 

– Ничего же не случилось, – виновато отозвался мальчишка.

– Может случиться! Так что топай  в интернат и спи. Понял?!

– Понял…