ВЕХИ И ВЁРСТЫ. Автобиографический роман. Глава 53. Ножичек и тыква

Автор – Шиманский Василий Иванович

Со Степкой мне дружить категорически запретили. Однажды дядя Петя Тесленко, когда приезжал к нам в гости, подарил мне складной ножичек с перламутровой ручкой. Мне очень хотелось похвастаться этим ножичком перед Стёпкой Валентеевым, чтобы тот позавидовал мне.

Под любым предлогом я стал проситься на улицу, уговаривая маму: «Мамочка, я буду играть около дома в песке и никуда не пойду». Мы любили играть в яме около дома, делая подкопы в направлении дороги. Соседи иногда выговаривали родителям: «Скоро из-за подкопов, к дому не подъедешь!» Нас ругали, но песок из нашей ямы брали не только мы, а весь наш посёлок и даже город. Этот песок шел на отделку печей, домов и всегда был под боком.

После долгих заверений, мама сжалилась и выпустила меня за ворота. Я прыгнул в яму и стал ждать появления своего «друга», вертя в руках перочинный ножичек. Идти к Стёпке я боялся по двум причинам. Первое – дал маме слово, что не буду дружить с ним, второе – у Валентеевых во дворе был злой кобель, по кличке Жулик, который однажды уже укусил меня за ногу.

Долго ждать Стёпку не пришлось. Вскоре, посвистывая и размахивая по сторонам хворостиной, он появился из-за угла. Я притаился, но когда Стёпка приблизился к моей яме вплотную, я высунулся так, чтобы он заметил меня. Он немного постоял около ямы, а потом прыгнул ко мне и стал меня подначивать: «Васька, покричим ещё что-нибудь на Дуську?» Вместо ответа я достал из кармана перочинный ножичек, покрутил им у него перед носом и с гордостью сказал: «А мне дядя Петя ножичек подарил!»

«Ух, ты!» - удивился Стёпка и тут - же добавил: «Дай посмотреть!»  Я подал ему.  Он долго разглядывал его, вертел в руках, а потом хмыкнул: «Он у тебя совсем тупой!» «Не может быть? Сам ты тупой! Я им только сейчас палку строгал!» - от обиды закричал я.

«Какую палку? Он тыкву не разрежет, не то, что палку» - равнодушно сказал Стёпка и, демонстрируя своё пренебрежение к моему ножичку, отвернулся.  «Не веришь? Давай твой нож, сейчас в деле опробуем» - не унимался он. «Давай!» - соглашался я – «Но на чём?» «Пойдём со мной, покажу!» - сказал Стёпка, вылезая из ямы.

Он шел впереди, а я плёлся следом за ним. Когда мы подошли к забору огорода Малышко, Стёпка сказал: «Видишь у забора тыкву?» Я не уверенно: «Вижу, а что?».  «Да, ничего! Залезь в огород и принеси её сюда. На ней мы твой нож опробуем» - нажимал на моё самолюбие Стёпка.

Долго не думая, я запрыгнул в огород к Малышко, сорвал тыкву и передал её Стёпке. С тыквой мы прыгнули в яму и там стали кромсать её на куски. Я был горд тем, что мой нож резал тыкву легко, не смотря на её твёрдую корку, но когда выглянул из укрытия, обомлел от ужаса. По дороге, в направлении нашей ямы, шла бабушка Малышко, а в её руках был большой кнут

Я сразу сообразил, что она идёт по наши души. Спрятав ножичек в карман, мгновенно выскочил из ямы и во всю прыть помчался к дому. Забежав во двор, запер за собой на засов калитку и направился в дом. Мама во дворе стирала бельё, увидев мои действия, сказала: «Вася, ты от кого закрываешься? Скоро отец придёт на обед». «Мама, там Стёпка идёт!» - соврал я. После этих слов, не теряя драгоценных секунд, заскочил в дом, залез под кровать, от страха зажмурил глаза и стал ждать своей участи.

Мне казалось, что меня не найдут, но минут через пять услышал мамин голос: «Вася, где ты? Выходи, говорить будем». Затаив дыхание, я плотнее сжал веки и притих. Резкий удар кнута и острая боль заставили меня выскочить из «укрытия».  «Мамочка! Миленькая моя! Не надо меня кнутом бить! Мне больно! Я больше не буду! Это Стёпка меня заставил!» - я переваливал свою вину на Стёпку.

Мама, не слушая моих воплей, продолжала стегать меня кнутом, приговаривая: «Кому я говорила не играть со Стёпкой? Стёпка тебе дороже родной матери? Завтра отведу и сдам тебя в милицию. Мне в доме вор не нужен! Пускай тебя сажают в каталажку! Если не посадят, выгоню на улицу, будешь, как бабушка Шаманчиха, ходить с сумкой по людям и просить подаяние!  Воруй со Стёпкой на пару и живи в подворотне, как собака. Утром я соберу тебе сумку и катись ты на все четыре стороны! А пока иди спать!»

Утром, когда я проснулся, подумал - мама вчера пошутила о каталажке, а сегодня о ней уже забыла. Но мама ничего не забыла. После завтрака она достала какую-то серую сумку с длинной ручкой, подозвала меня, повесила её мне на плечо, положила в неё кусок хлеба, огурец, соль, вывела меня за ворота и сказала: «Свободен! Иди на все четыре стороны! Воруй со Стёпкой и живи в подворотне так, как тебе нравится».

После этих слов она закрыла за мной калитку на засов и ушла домой. Такого оборота дела я не ожидал, поэтому напугался и стал стучать кулаками в запертую калитку, слёзно прося о том, чтобы она сжалилась и не выгоняла меня из дому. Выложив весь свой запас ласковых слов и заверений, плакал навзрыд.

Мне было страшно и жалко себя. Немного погодя мама вышла ко мне и спокойно сказала: «Что у меня прощения просишь? У кого тыкву воровал, к тому иди и у того проси прощение! Я тебя прощу, а бабушка не захочет прощать и будет настаивать на том, чтобы тебя посадили в тюрьму, что тогда?!»

«Мама, я кнута боюсь! Он бьет очень больно!» - сквозь слёзы стонал я.  «Когда воровал, героем был, а тут кнута напугался? Где не надо, ты всегда храбрый! Хорошо, иди к бабушке просить прощение, а я пойду за тобой следом» - сказала мама, развернула меня в сторону дома Малышко и подтолкнула вперёд.

Я упирался, а она говорила: «Топай! Топай!» Я шел медленным шагом, то и дело, оглядываясь по сторонам. Дойдя до поворота на улицу «Первого мая», остановился, развернулся и засеменил к маме, причитая: «Мамочка, бабушка Малышка всё равно меня бить будет!»  «Что, струсил? Вон, видишь, по линии идёт милиционер? Это, наверно, за тобой. Его бабушка Малышко позвала, что бы он тебя забрал» - продолжала пугать меня мама. Я посмотрел, действительно, со стороны Суражевки по насыпи разворотного треугольника шел мужчина. При одной мысли, что меня сейчас заберут и посадят в тюрьму, мне стало страшно. Не раздумывая ни секунды, я бегом бросился к дому Малышко, сквозь слёзы, крича на ходу: «Бабушка – Малышка! Не надо меня сажать в тюрьму! Простите! Я больше не буду воровать тыкву!»  Я бежал, а сумка, висевшая на моём плече, болталась и больно била меня по ногам.

Бабушка Малышко была добрым и хорошим человеком.  Я никогда не слышал от неё ругани, или крика. Говорила она всегда ровным, спокойным голосом. Её Речь наполовину состояла из русских и украинских слов.

Дедушку Малышко звали Иваном Поликарповичем. Он делал хорошие бочки и колодки для модной обуви, которые пользовались большим спросом на обувных фабриках города Благовещенска и у местных сапожников.