ТАРАСОВ Ю.А.: Чудиновский бой. Часть 4. Трагедия тыла

Литературно-исторический очерк из 4-х частей

Отойдя к югу от разъезда Черновский почти на три километра, поезда, по приказу генерала Ямада, остановились.  Здесь вновь выгрузившаяся из вагонов японская пехота заняла круговую оборону.  Место для высадки оказалось довольно удачным.  Ближайшие сопки находились не ближе тысячи метров, поэтому вести с них прицельный обстрел позиций японцев в наступившей уже ночной темноте было невозможно.  К западу от насыпи железной дороги до самого подножия крутого склона лесистого увала простиралась покрытая глубоким снегом ровная как стол кочковатая болотистая марь.  С востока, со стороны села Нижние Бузули, расположение японского отряда прикрывалось такой же, но более обширной и поросшей редколесьем низиной, за которой широкой белой лентой извивалась заснеженная пойма Большой Пёры.  К берегу этой реки были сразу же выдвинуты японские боевые посты.

Такое расположение практически гарантировало изрядно поредевший в только что прошедшем бою отряд интервентов от внезапного нападения с любой из сторон.  В то же время, и Черновский разъезд, и все три ближайших крестьянских селения оставались в сфере досягаемости огня орудий его бронепоезда.  Особенно уязвим оказался сам разъезд, расстояние до которого можно было довольно точно вычислить даже по очень несовершенным в то время картам области благодаря стоявшим у линии верстовым столбам.  Обстрел его возобновился немедленно после занятия японским отрядом своей новой позиции за мостом.  Приданные отряду майора Такахаси два полевых орудия Ямада распорядился пока, до прояснения обстановки, с платформ эшелона не выгружать.

Примерно через полтора часа после отступления от Черновского разъезда Ямада получил от командира, оставленного им возле сгоревшего моста аванпоста, донесение о том, что противника перед ним уже нет.  Эта новость была для японского генерала слишком желанной, чтобы сразу полностью поверить в неё, поэтому он распорядился послать на разъезд разведку, временно прекратив его артиллерийский обстрел.  Вернувшиеся разведчики подтвердили, что основная масса красных уже покинула переезд, и лишь отставшие от своих отрядов разрозненные группы мятежников всё ещё продолжают передвигаться через него на восток.  Понимая, что судьба даёт ему отличный шанс перехватить инициативу у противника и успешно завершить столь неудачно сложившийся для его войск день, генерал Ямада сразу же двинул на разъезд одну из своих пехотных рот, перенеся артиллерийский огонь на Черновку и Чембары. 

К этому времени из Свободного уже подошёл ремонтный поезд японского железнодорожного батальона, личный состав которого немедленно занялся восстановлением только что сожжённого повстанцами моста.

****

Уже начало смеркаться, когда адъютант командующего повстанческой армией Иван Матвеев подъезжал к Чудиновке на последней подводе небольшого санитарного обоза.  С сопок за его спиной всё ещё раздавался раскатистый грохот непрерывной ружейно-пулемётной пальбы, дополняемой частыми гулкими выстрелами орудий.  Впереди, по утоптанной недавно валенками и сапогами почти двух тысяч бойцов снежной дороге, легко катились вниз по склону, подгоняя запряжённых в них лошадей, телеги с раненными и убитыми повстанцами, собранными на поле боя специально выделенной для этого ротой Шолохова.  Несколько минут спустя, прогрохотав по корявому настилу деревянного моста через ручей Весёлый, повозки выехали на широкую улицу деревни и остановились возле высокого крытого крыльца местной школы.

Подождав, пока санитары занесут раненых, Матвеев прошёл в помещение, занятое штабом армии.  Здесь уже все спали.  Растолкав лежащего на столе под длинной медвежьей шубой Эберта Брезона, он коротко доложил ему о достигнутых к тому времени результатах боя и передал предложение Драгошевского немедленно начать выдвижение обоза и тыловой части армии, по следам боевых подразделений, к железной дороге.  Однако привести в действие эту, заранее предусмотренную несколько часов назад на общем собрании командиров, часть плана прорыва армии через Черновский разъезд оказалась задачей не из лёгких.  Измотанные до предела шестью подряд трудным ночными переходами и тремя днями боёв бойцы комендантской роты, нескольких невооружённых подразделений и тыловых служб, вместе со всеми возчиками, спали вповалку по крестьянским домам безмятежным богатырским сном.  Не способствовала быстроте сборов и продолжавшаяся со стороны Черновки глухая артиллерийская канонада, и отсутствие каких-либо новых донесений в штаб армии с места боя.

После почти полуторачасовой беготни по дворам, сбившимся с ног работникам штаба удалось полностью подготовить к отправлению лишь обоз со скудным армейским имуществом, несколько телег собранного на месте Чудиновского боя японского вооружения, снаряжения и боеприпасов, а также походный лазарет из двухсот с лишним подвод.  Наиболее тяжёлых раненых и больных, вместе с умирающими, решено было оставить в школе, в надежде на гуманность врага, поскольку выдерживать дальнейшую многочасовую тряску в телегах морозной ночью они уже не могли.  Остальные подразделения тыла и возчики ушедших вперёд рот всё ещё формировали свои колонны на улице и в переулках деревни, разыскивая в наступающей темноте потерявшихся людей, повозки и лошадей.

Не дожидаясь полной готовности всего обоза, штаб армии первым двинулся в путь по направлению к деревне Черновке.  За ним тронулись подводы с оружием, рота Шолохова и лазарет.  Эберт Брезон, как обычно, вместе с комендантской ротой, остался в деревне, направляя движение остальных колонн.  Артиллерийская стрельба впереди вскоре стихла.  Уже в абсолютной темноте головная часть колонны по узкому глубокому распадку спустилась с увала и оказалась всего в трёхстах метрах от железнодорожного полотна.  Рядом с линией, прямо против выхода из распадка, догорали подожжённые по приказу Дрогошевского служебные постройки разъезда Черновский.  Внезапно ночную тишину расколол грохот винтовочного залпа справа, со стороны переезда.  Обоз остановился.  За первым залпом последовали ещё два, перемежаемые беспорядочной ружейной стрельбой.

Через несколько минут всё стихло.  Возле передней подводы собралось около пятнадцати встревоженных повстанцев на лошадях.  Возглавлявший колонну Иван Матвеев взял командование этой группой на себя и осторожно повёл её для разведки к переезду.  Не проехав и двухсот метров, разведчики услышали впереди приглушённую расстоянием японскую речь и повернули обратно.  Сразу после их возвращения начался интенсивный артиллерийский обстрел разъезда, вызвавший невероятную сумятицу в обозе.  Ржание испуганно мечущихся после каждого разрыва снаряда лошадей, треск опрокидывающихся и сталкивающихся между собой в темноте телег, стоны раненых, крики возчиков – всё это слилось в какую-то адскую какафонию, действуя на нервы и без того объятых страхом людей.  Вскоре, однако, обстрел прекратился и в воздухе опять повисла зловещая тишина.

Несколько минут спустя, Матвеев послал трёх разведчиков к переезду, хорошо освещённому зажжённым кем-то на столбе керосиновым фонарём.  Японцы там ими обнаружены не были.  Тогда через железную дорогу перешла маленькая группа кавалеристов.  Окончательно убедившись, что дорога свободна, Матвеев двинул наконец вперёд весь свой обоз.  Первыми последовали подводы с японским оружием и боеприпасами.  И тут – новая напасть: у передней телеги с винтовками неожиданно сломалась колёсная ось.  Наспех перебросав оружие на следующую подводу и сбросив негодный транспорт в кювет, тыловики армии повстанцев смогли продолжить свой путь.  Однако эта непредвиденная задержка стоила жизни многим из них.

Через переезд проехали чуть более полутора сотен подвод, когда позади них вновь загремели винтовочные залпы и раздался характерный треск пулемётных очередей.  Почти одновременно, по обе стороны дороги, хотя и на значительном расстоянии от неё, стали рваться японские снаряды, которыми очень скоро были подожжены несколько домов в Черновке и Чембарах.  Перейдя с шага сразу в галоп, миновавшие переезд подводы рванулись вперёд и спустя всего несколько минут, стремительно проскочив мост через Большую Пёру, выкатились на уже освещаемую пожарами улицу деревни Чембары.  В числе счастливчиков оказались обоз с оружием, штаб армии, рота Шолохова и небольшая часть армейского лазарета.  Однако и здесь армии Дрогошевского уже не было.  Лишь небольшие кучки вооружённых повстанцев брели по деревне от разъезда в направлении села Нижне Бузули.  Наскоро организовав из них вдоль реки небольшой заслон от возможного преследования японцев, Матвеев, повёл свою сильно сократившуюся в размерах колонну догонять командующего и основную часть его боевых рот.

****

Когда вспышки выстрелов справа от дороги внезапно разорвали непроглядную ночную тьму, в лазаретном обозе повстанцев, ещё не достигшем железнодорожного переезда, началась жуткая паника.  Люди бросились во все стороны, пытаясь найти хоть какое-то укрытие от свистящих вокруг пуль.  Некоторые возчики стали сразу рубить постромки и спасаться бегством на своих лошадях, бросая телеги и лежащих в них раненых на произвол судьбы.  Лишь немногие, сохранившие ещё остатки самообладания, поспешно направляли повозки с лошадьми в сугробы по обочинам дороги и, наталкиваясь в темноте на кусты и деревья, старались добраться до спасительных сопок позади разъезда.  Подводы, ещё не достигшие зоны обстрела, круто поворачивали назад, создавая сумятицу и заторы на зажатой между высокими склонами распадка узкой лесной дороге.  С большим трудом наведя порядок в своём обозе, Фёдор Безлепкин быстро направился вместе с ним обратно в Чудиновку.  В составе его лазарета оставалось теперь не больше ста подвод.  Японцы, осознав, какая лёгкая добыча ушла у них из-под носа, ринулись вслед за ним.  

Столкнувшись с отступающим лазаретом и узнав о случившемся у переезда, запоздавшая часть тыловой колонны повстанцев тоже повернула назад.  В тот момент, когда первые повозки с ранеными достигли Чудиновки, там уже царил полный хаос.  По улице и переулкам во всех направлениях беспорядочно перемещались в ночной темноте люди, повозки, домашний скот.  Со всех концов деревни слышались громкие людские голоса, ржание лошадей, лай собак, тоскливое мычание коров.  Оставшиеся местные жители также стремились как можно быстрее покинуть свои дома, надеясь спасти себя и хотя бы часть имущества на заимках в тайге.  Их телеги с привязанным к ним скотом, тут и там вклинивались в вереницы подвод, ещё более увеличивая общую растерянность и увлекая часть повстанцев за собой.

В этой бестолковой ночной сутолоке и толчее обоз армии раскололся на несколько мелких частей, совершенно не связанных между собой.  Единое руководство им полностью разрушилось и восстановить его было уже невозможно.  Напрасно метался Эберт Брезон от телеги к телеге, пытаясь спасти тыл своей армии от окончательного разгрома.  Даже его комендантская рота распалась на отдельные разрозненные группки и уже не представляла собой сколь либо серьёзной боевой единицы.  Отчаявшись в своих попытках организовать оборону, Бризон собрал вокруг себя два десятка оказавшихся поблизости вооружённых бойцов и отправился с ними к железной дороге, выбрав в качестве надёжного ориентира русло реки Юхты.

Остальная часть повстанцев, вместе с чудиновскими крестьянами, поспешно растекалась в разные стороны, даже не помышляя о каком-либо сопротивлении приближающемуся врагу.  Один из потоков беглецов хлынул на запад, той самой дорогой, по которой повстанцы пришли сюда около половины суток назад.  После того как местные крестьяне постепенно разъехались по сторонам, во внушительно первоначально обозной колонне осталось лишь несколько десятков большей частью пустых телег с возницами из зазейских волостей, да четырнадцать подвод с ранеными, на передней из которых сидела женщина лет двадцати – двадцати пяти, закутанная в серую пуховую шаль поверх чёрного, городского покроя пальто.  Несмотря на её молодость, окружавшие называли её уважительно Анастасия Гавриловна. 

Именно она теперь отвечала за судьбу лежавших в повозках двадцати восьми раненых и больных, поскольку, являясь не только медсестрой, но и женой помощника начальника штаба повстанческой армии Василия Аксёнова, оказалась в тот момент наиболее авторитетным лицом среди своих возников – простых рогачёвских крестьян.  Впереди у неё и её небольшого обоза были несколько суток голодных скитаний по таёжным деревням от верховий Малой Пёры до реки Томи, последующее распределение раненых среди надёжных крестьян, а затем случайный арест самой Анастасии белогвардейскими карателями в одной из зазейских деревень.  Лишь столь же неожиданное появление в этой деревне отряда повстанцев спасло её тогда от реально угрожавшей ей мучительной гибели.

Самый большой же поток беженцев из Чудиновки в ночь на 27 февраля устремился на север, в направлении станции Ледяной.  После распыления местных крестьян с частью повстанцев по заимкам, он тоже сильно поредел, и три часа спустя к линии железной дороги подошёл только лазарет Фёдора Безлепкина, имевший теперь в своём составе лишь чуть более сорока подвод.  Благополучно перейдя в абсолютной темноте стальную магистраль в нескольких километрах южнее станции Ледяной, обоз разделился на части.  Самая большая, во главе с Безлепкиным, отправилась догонять повстанческую армию, а остальные подводы с ранеными небольшими партиями разъехались по ближайшим таёжным деревням.  Трагическая судьба ожидала группу тяжело раненых и обмороженных повстанцев, по разным причинам не вывезенных из Чудиновки и оставленных в помещении школы.  Все они были сначала исколоты штыками ворвавшейся в деревню разъярённой собственными большими потерями японской солдатни, а затем и сожжены вместе со школой.

****

Зимнее солнце плавно поднималось над ровной как морская даль линией горизонта, заливая ослепительно ярким, отражённым от снега светом улицы стоявшего на высоком правом берегу Зеи небольшого, но довольно зажиточного старообрядческого села Желтоярово.  Несмотря на уже начавшийся день, село казалось полупустым.  Ничто не выдавало присутствия в нём около двух тысяч вооружённых людей.  Многие жители разъехались по заимкам сразу после прихода сюда под утро армии Драгошевского, а бойцы и командиры всё ещё отсыпались в избах после почти двух суток непрерывных переходов и напряжённых боёв.

Именно в этот момент к высокому дому-пятистенку в самом центре села, занятому под штаб армии, устало подошла небольшая группа разнообразно одетых вооружённых людей.  Их измученный вид ясно говорил о том, какие трудности им пришлось перенести на своём пути. 

Высокий сухощавый человек в медвежьей шубе отделился от остальных и тяжело ступая поднялся на искусно украшенное деревянной резьбой крыльцо.

— Где командующий? – хрипло спросил он у стоявшего у входа часового.

— Спит у хате, товарищ начальник штаба, — виновато сморщив брови ответил тот.

— Предупреди начхоза.  Пусть накормит людей.

Резко открыв дверь, Брезон вошёл внутрь.  Дрогошевского он нашёл спящим в одежде на единственной кровати в маленькой дальней комнате за русской печкой.

— Ну, здравствуй, командир!  — вызывающе громко сказал он, садясь на стоявший возле стены напротив массивный потемневший от времени высокий сундук. 

Мгновенно пробудившись ото сна, Дрогошевский быстро вскочил с кровати, но разглядев говорившего тут же снова сел на неё.

— А, товарищ Брезон, мы вас давно ждём. Что с нашим тылом?  Всем удалось выйти? – нехотя спросил он, смущённо отводя в угол заспанные глаза.

— А нет у нас теперь никакого тыла, — зло выкрикнул в ответ Брезон.  — Со мной пришли всего двадцать человек.  Это всё, что осталось от комендантской роты.  Больше тысячи человек перебито японцами или разбежались по тайге.  Я своими глазами видел, как ворвавшиеся в Чудиновку интервенты сожгли школу где ещё оставались наши раненные бойцы.  Как вы посмели бросить весь обоз, штаб и лазарет армии на произвол судьбы?

— Не забывайтесь, товарищ начальник штаба, — резко встав с постели и нервно застёгивая ворот гимнастёрки с трудом выдавил из себя Дрогошевский.  – Я всё-таки командующий и не позволю разговаривать с собой в таком тоне.  Что же касается ухода армии с разъезда, то в тот момент у нас не было другого выбора.  В ходе боя почти все подразделения перемешались между собой, а навести порядок в ночной темноте, под обстрелом вражеской артиллерии и при отсутствии аппарата штаба, было совершенно невозможно.  Кроме того, бойцы замёрзли, крайне устали и не могли уже держать фронт.  Они толпами самостоятельно снимались с позиций и уходили греться в деревню Чембары.  Понимая, что в таком положении любая атака японцев может привести к полному разгрому армии, я отдал приказ отходить дальше, к селу Нижние Бузули.  Когда же от прорвавшихся к нам работников штаба я узнал о занятии японцами разъезда, то вынужден был начать запланированный ещё в Сукромлях отход армии в Желтоярово через Верхние Бузули, поскольку вступать в ночной бой в тех условиях было бы равносильно самоубийству.

— Ваши аргументы не могут оправдать напрасной гибели всего тыла нашей армии, многих десятков, а может быть сотен невооружённых людей, — оборвал взволнованную речь Дрогошевского Эберт Брезон.  Вы обязаны были удержать Черновский разъезд, во чтобы то ни стало, любой ценой.  И у вас была такая возможность.  Если бы вы не испугались японских снарядов и не отвели столь поспешно армию из деревни Чембары, трагедию обоза можно было избежать.

— Всё, с меня хватит, — раздражённо произнёс Дрогошевский, резко рубанув воздух правой рукой.  — Если я не устраиваю вас как командующий армией, поставьте вопрос об этом на военном совете командиров, который мы собираем сегодня вечером, после отдыха и помывки в банях.  А теперь уходите, я не хочу больше разговаривать с вами на эту тему.

Бризон встал и, хлопнув дверью, быстро выбежал на улицу.  Через несколько секунд в комнату Дрогошевского вошли находившиеся в этот момент в доме и слышавшие от начала до конца весь разговор члены штаба Аксёнов и Бочко.  После недолгого общего молчания, Аксёнов, обращаясь к лежавшему навзничь на кровати и смотревшему неподвижными глазами в потолок Дрогошевскому, произнёс:

— Генрих Станиславович, не придавайте словам Брезона слишком много значения.  В нём говорили сейчас обида, усталость и офицерская спесь.  Тем не менее, он зашёл слишком далеко.  Думаю, на совете командиров пора решить вопрос о снятии его с поста начальника штаба армии.  До каких пор нами будет руководить царский кадровый офицер, да к тому же ещё и не коммунист.

— Положим, мы с вами в настоящий момент единственные члены РКП(б) во всём штабе нашей армии. – усмехнулся уже пришедший в себя Дрогошевский.  – Следовательно, выбор не велик.  Следуя вашей логике, начальником штаба должен стать кто-нибудь из вас.

— Эту должность может занять товарищ Аксёнов, — не распознав в словах командующего скрытой иронии, вмешался в разговор Максим Бочко.  – При Советах он возглавлял областной штаб Красной гвардии.  Все бывшие красногвардейцы его знают и вполне ему доверяют.

— Возможно, — согласился Дрогошевский, — но бывших красногвардейцев у нас сейчас крайне мало.  Основная масса бойцов – это крестьяне очень зажиточных зазейских деревень.  Насколько я успел понять из разговоров с членами нашего штаба, именно по этой причине товарищ Мухин, ещё до моего назначения командующим, сделал Бризона начальником штаба армии и даже добился изменения её названия.  Она стала именоваться с тех пор не Красной, а Народной, и лозунг «Власть Советам» был спрятан до лучших времён.

— Именно так, — подтвердил слова Дрогошевского Бочко.  – Мы вынуждены были так поступить, поскольку перед прибытием повстанцев из Красного Яра в Андреевку в ней прошёл крестьянский съезд всех зазейских волостей, который под влиянием наших Ивановских меньшевиков поддержал восстание, но под лозунгом «Народовластия», то есть формирования правящих органов путём выборов на основе всеобщего и равного голосования, иначе говоря, без ограничения по классовому признаку. Товарищ Мухин счёл возможным использовать это крестьянское движение для захвата Благовещенска, надеясь, что после ему удастся с помощью рабочих направить восстание в советское русло.  Что же касается Брезона, то он казался тогда идеальной кандидатурой, поскольку по своим политическим взглядам был близок к меньшевикам.

— Ну что же, в таком случае, мы в самое ближайшее время сумеем не только сменить начальника штаба-меньшевика, но и вернуться к изначальной цели нашего движения. У нас в первом повстанческом районе лозунг восстановления Советской власти никогда не подвергался сомнению.  На днях сюда должны подойти из Мазановской волости отряды анархистов Иванова и Богданова.  Есть также отряд Кремеза в долине реки Томи.  После слияния с ними сторонники Советов в нашей армии получат над кулацкими элементами численное и моральное превосходство.  В штабе даже сейчас нас безусловно поддержат в этом вопросе Патрушев и Матвеев со своими эсерами-максималистами, а также возглавляемые Кошкиным анархисты.

— Я согласен с вами, товарищ Аксёнов, — улыбнулся повеселевший Дрогошевский.  Вопрос о замене Брезона и лозунгов нашего восстания отложим до соединения с отрядами первого района.  А пока, товарищи, постарайтесь подготовить остальных членов штаба и командиров к этим переменам.  Сейчас же нам всем пора идти в баню.  В самом прямом смысле этого слова, – пошутил Дрогошевский, заметив в дверях только что вошедшую хозяйку со свёртком чистого белого белья в руках…

Через день, в ночь на 1 марта, повстанческая армия вновь двинулась в свой снежный поход.  Ровно двое суток спустя, уже без Эберта Брезона, она начнёт роковой для себя бой с японскими интервентами под Павловкой, возле станции Бочкарёво (ныне Белогорск), в котором потерпит сокрушительное поражение. 

Это событие станет началом конца повстанческого движения на Амуре.  И хотя армия Дрогошевского ещё около месяца будет продолжать колесить по просторам Амурской области, постоянно уклоняясь от новых и новых попыток окружения и разгрома её со стороны следующих за нею по пятам японских войск, судьба восстания была уже решена. 

В первых числах апреля армия повстанцев окончательно прекратит своё существование, но уже через месяц рассеявшиеся по области группы её бывших бойцов начнут партизанское движение, которое в феврале-марте 1920 года завершится свержением в области белого режима и изгнанием отсюда японских интервентов.

Источник