ОНИЩЕНКО С.Ю.: Записки незнакомца. Рассказ 2. Игрок. Часть 3. Лена

Раскрытая книга лежала на коленях. Читать хотелось, но не получалось. Мысли путались в своем многообразии, и я никак не могла сосредоточиться.

 

Вот уже четвертую неделю ни собраться с мыслями, ни понять, что происходит, я не могла. Как в тумане проходили дни и ночи. Проходила моя жизнь мимо меня. По утрам, делая макияж перед зеркалом, я смотрела в уставшие и растерянные глаза чужой женщины. До жути. Отводила взгляд и с трудом сдерживала слезы – не было времени заново краситься. Я и так стала везде опаздывать и ужасно готовить: то не досолю, то пережарю, то что-нибудь перепутаю. Для детей школа и её столовая превратились в родной дом...

В иллюминаторе подрагивало крыло самолета, разрезая воздух. Внизу мягким и сбившимся ковром лежали бело-розовые облака. Закат длился третий час. И это великолепие завораживало. Хорошо, что я, дабы избежать ссоры между детьми, заняла место у окна. Они все равно уже спали. Мы летели в Квебек. Никогда не думала и не мечтала оказаться там. Как учитель французского языка и, конечно, как женщина хотела побывать в Париже, услышать живую французскую речь, побродить по набережной Сены, проникнуться духом любви и романтизма. Но оказаться среди канадских французов не предполагала ни в каком состоянии. Тем интереснее.

 

Я взяла закладку из книжки, это была открытка с видом на водопад Монморанси. Прекрасный пейзаж, наполненный энергией мироздания, которая ощущается даже с фотографии. На обороте надпись: «Je vous attends!» (я вас жду!), написанная рукой моего утонувшего мужа и обратный адрес. Надо же где вынырнул через десять месяцев: Канада, город Квебек, отель Chateau Bellevue. Посмотрела в интернете – отличная, уютная гостиница. Глеб без нас не бедствует.

 

Четыре недели назад, когда пришла эта открытка и денежный перевод через «Вестерн Юнион» на двадцать тысяч евро я окончательно уверилась, что Глеб жив. В первые минуты я потеряла дар речи, в первые дни – сон, сейчас, мне кажется, теряю разум. Что дальше?

 

Солнце никак не могло убежать от нас, застряло в облаках на горизонте. День замедлил свой ход. Ученые пишут, что если передвигаться со скоростью света, то время остановится. Наверное, обидно, когда ты так крутишься, а никто этого не замечает. Боже, о чём я думаю!

 

У меня воскрес муж, я с детьми лечу на край света к нему, при этом дети даже не предполагают, кто нас там будет встречать. Они не понимают, что за мужчина нас провожал, и зачем мы отправились в такое далекое и незапланированное путешествие. Если честно, я сама многое не понимаю и не осознанию. Какая-то солянка из дней, поступков и мыслей. И не с кем поговорить по душам, излить весь этот сумбур наружу. Мама, мне сильно не хватает тебя. На каких ты сейчас небесах и где твоя жилетка, в которую можно было безмятежно поплакаться.

 

Я прислонилась к иллюминатору, стекло приятно холодило лоб, остужая разгоряченную голову. Там внизу, за облаками шумели города, текли реки, бежали дороги, колосились поля: жизнь варилась в собственном соку. Отсюда всё это движение казалось мелким и несущественным. Его не было видно и слышно. Лететь бы так и лететь, всю оставшуюся жизнь, не зависимо: куда и зачем, главное, чтобы самолет и пилоты оставались на высоте, не подвели и не уронили. Мне нравятся дороги, земные или воздушные, без разницы и, как ни странно, нравятся больше, чем их конечная цель. Когда-то я выбрала не ту профессию, мне бы не детишек учить, а самой учиться, познавая мир в путешествиях и приключениях.

 

Прочитав редкую в последнее время книгу, или посмотрев фильм, начинаешь представлять себя на месте главной героини, мне бы её трудности, а ей мои: посуду, стирку, варку, ежедневные ссоры между детьми, непроверенные тетрадки, в общем, тот монотонный быт, от которого к вечеру голова идет кругом. Заметьте, не от цветов и подарков.

 

Заглядываешь в прошлое и не понимаешь, где я поступила не так. Почему мечты никогда не сбываются вовремя?..

 

 

… Очень сильно болел живот. Чтобы я ни делала: от лежания калачиком до принятия горсти обезболивающих таблеток, ничего не помогало. За болезненной маетой не заметила, как наступил вечер. Нужно вызывать врачей, один на один с разыгравшейся болью страшно оставаться на ночь. Ближайший телефон был только у соседки по лестничной площадке, с которой мы находились в натянутых отношениях.

 

Она почему-то решила, что я предвзято отношусь к её внуку, незаслуженно занижая ему оценки. Как-то я попыталась откровенно поговорить с ней и объяснить, что всё наоборот, происходит переоценка его знаний из уважения к ней и его родителям. Необходимо с ребенком больше заниматься или найти ему репетитора. Не знаю, какие выводы были сделаны Анной Анатольевной, но догадываюсь не в пользу молодого, только вставшего со студенческой скамьи преподавателя. Со мной перестали здороваться, стали делать замечания по некачественной уборке лестничной площадки в дни моих дежурств и всякое такое: мелкое и пошлое. Поначалу такое отношение обижало, затем я перестала обращать внимание, некогда, да и ни к чему засорять голову негативом.

 

Я полежала ещё, не понятно на что надеясь, скорее собираясь духом перед походом к Анне Анатольевне. Надо. В животе пульсировало и жгло безперерывно. Ко всему можно привыкнуть, даже к боли. Но если она нарастает быстрее, чем привычка, становится нестерпимо тяжело и обидно.

 

На звонок долго не открывали.

 

- Кто там? – заспанным и недовольным голосом спросила соседка.

- Анна Анатольевна, это – Лена, мне нужно вызвать «скорую помощь».

 

Ключ провернулся в замочной скважине и дверь быстро отворилась.

 

- Заходи, милая, не топчись у порога. – Анна Анатольевна стояла в ночной пижаме и накинутом сверху стареньком халате. – Что случилось, деточка?

 

Если честно, то я не ожидала от неё такого тёплого приёма, особенно в столь поздний час. И немного растерялась, позабыв заранее приготовленные слова. Опомнившись, ответила:

 

- Живот болит с обеда, не переставая. Ничего не помогает.

- Вот ты – дитя неразумное, что ж так долго терпела. А ещё учительница. Ну-ка присядь, сейчас я сама вызову «скорую», а потом пойдем собирать вещи в больницу, они обязательно заберут тебя. Как бы, не аппендицит.

 

Анна Анатольевна как в воду смотрела. Через два часа меня везли на каталке в операционную с диагнозом острого аппендицита. Я лежала полностью раздетая под простынёй и страдала не так от боли, как от смущения и чувства незащищенности. Скоро в мою плоть воткнётся скальпель хирурга, он будет копошиться в моих кишках, а я при этом ничего не буду чувствовать и ничего не смогу сделать. Как вам такая ситуация? К тому же, как я поняла из реплик медиков, оперировать будет доктор, осматривавший меня в приёмном отделении. А он – молодой мужчина с печальными, карими глаза. И с теплыми, нежными руками. При воспоминании о нём по телу пробежали мурашки. Где-то на периферии сознания мелькнула приятная мысль, что тело моё молодое и стройное не стыдно показать, тем более такому интересному врачу.

 

Может быть, покинет печаль его взгляд, и он постарается сильно не кромсать мою физическую оболочку. Что-то я начала заумничать, видно подействовал укол. Захотелось поговорить о чём-нибудь жизненном и простом, хоть о погоде, но холодные кафельные стены с запахом хлорки не располагали к какой-либо беседе. Пришлось, молча смотреть в потолок и слушать, как люди в белых халатах готовятся меня потрошить.

 

Проснулась я в палате реанимации от мерного разговора медицинских сестер, шла смена дежурств, беседа велась о каких-то кофточках и платьях, которые вчера продавали в холле больницы. Стало интересно и радостно: во-первых, вопрос одежды для меня всегда актуален и, во-вторых, если не говорят о моём состоянии, значит, здоровью моему ничего не угрожает. В окно заглянуло солнце вместе с приходом врача. Это был оперировавший меня хирург, сменивший униформу на белый халат, но не свой печальный взгляд.

 

- Проснулись, вот и славно. – Его мягкий грудной голос заставил встрепенуться. – Меня зовут Берёзкин Глеб Юрьевич, с сегодняшнего дня, а точнее, со вчерашнего, я – ваш лечащий врач. Прошу любить и жаловать.

 

Я улыбнулась, почему бы и нет.

 

- А я – Елена… Викторовна.

- В течение часа Вас, Елена, - он тоже сделал небольшую паузу, - Викторовна, переведут в общую палату, необходимость находиться здесь прошла. Если есть какие-то вопросы, задавайте.

 

Вы женаты? Очень хотелось спросить, но получилось аморфно-вежливое:

 

- Спасибо, всё хорошо. Боль исчезла, и я чувствую себя замечательно. Хочется домой.

- Не торопитесь, дней через десять напомните, что Вам пора.

- А можно пораньше?

- Нет. Куда Вы спешите, неужели дома – семеро по лавкам?

- Увы, я живу одна. С котом.

- А родственники есть?

- Конечно. Мама с сестрой живут в соседнем городе, а здесь у меня родная тётка. Ей нужно как-нибудь сообщить, что я в больнице.

- У неё есть телефон?

- Да.

- Говорите номер и как к ней обращаться, - Глеб Юрьевич достал из кармана халата блокнот и карандаш. – А также давайте рабочий телефон, позвоню и предупрежу, чтобы не теряли.

 

Такая забота радовала, я на какое-то мгновение почувствовала тепло домашнего очага из своего детства. С чего бы вдруг?

 

- А Вы ко всем так внимательны?

- Только к красивым и молодым учительницам! – Было не понятно, говорит он правду или шутит. Но в любом случае комплимент, словно зерно в весеннюю землю, попал в сердце, обещая дать всходы. Я не удивилась его осведомленности о моей профессии, все данные записываются при поступлении, удивило и еще раз порадовало его небезразличие к моей персоне. Но может быть он такой со всеми своими пациентами и не стоит обольщаться.

 

Преодолев лёгкое смущение, я невольно улыбнулась и посмотрела в его глаза. Они уже не были такими грустными. Мне так показалось.

 

 

В болезни всё-таки есть плюсы - появляется масса свободного времени, которое можно потратить только на себя, на свои мысли, планы и мечты. Главное сильно не увлекаться размышлениями, а то начинаешь чувствовать себя безгранично одинокой и никому ненужной.

 

Особенно когда соседки по палате рассказывают о своих семьях. Странное дело, они ругаются и жалуются на детей и мужей с такой нежностью и заботой, что становится завидно и не понятно: почему? Почему, судя по жалобам, им нравится быть бесплатным приложением к кухонной плите, стиральной машине и пылесосу? Терпеть пьяные выходки своих мужчин? А где же романтика? Где те чувства, которые толкнули их на замужество и появление детей? Может быть, я что-то не понимаю? Может быть.

 

Я с нетерпением ждала каждое утро врачебного обхода. Я ждала своего лечащего врача Глеба Юрьевича. Я ждала, когда он войдёт, поздоровается, начнет задавать вопросы. Приятно, что ни говори, когда посторонний мужчина интересуется ежедневно моим здоровьем. И ничего страшного, что это часть его работы. Всё равно хотелось петь и плясать весь день, не смотря на унылую ноябрьскую погоду за окном. Мне очень нравилось, когда он, оставаясь на дежурство, заходил в палату. Тогда общение не ограничивалось выслушиванием наших жалоб, мы пили чай, болтали и шутили. Сейчас и не вспомнишь, о чем мы разговаривали, но это было так мило.

 

- Лена, держись, наш доктор положил на тебя глаз! – говорили женщины в палате.

 

Я, конечно, смущалась и отнекивалась:

 

- Что за вздор! – Но где-то внутри, около сердца, приятно разливались тепло и нежность, становилось беспричинно хорошо и спокойно. Мир с его повседневными заботами неожиданно превратился в фон на картине моего бренного бытия. Если честно, я боялась этих чувств, я боялась поверить в то, что действительно чем-то интересна для Глеба (мысленно я его уже называла без отчества: к чему перед самой собой всякие условности), и, в конце концов, я боялась быть обманутой, как в первый студенческий год. Когда я дала волю чувствам и впервые влюбилась в одного молодого беспечного негодяя, как оказалось позже, без моральных принципов. Человек воспользовался мною, как игрушкой, а потом, словно избалованный ребёнок, за ненадобностью и надоедливости, выбросил. Было не то, что больно, было опустошающе глупо и беспредельно обидно. До сих пор. Поэтому я говорила себе и соседкам по палате:

 

- Не может быть. Девочки, у вас от безделья разыгралось воображение. Давайте поговорим о чём-то другом.

 

 И я начинала вспоминать занимательные истории из школьной жизни. Собственная жизнь ещё не была насыщена (так казалось) событиями, о которых стоило рассказывать. В их глазах я, скорее всего, выглядела кокеткой, но это было совсем неважно. Меня волновало другое: приближался день выписки, недавно такой желанный, а сейчас нет. Сейчас многое изменилось в моём мировоззрении, словно кто-то чиркнул зажигалкой в голове и на мгновение осветил важное, главное и основополагающее, но я не успела понять, что это…

 

Утренний врачебный обход прошёл как обычно: с минимальным количеством вопросов со стороны медиков и таким же количеством жалоб от больных – все хотели быстрее домой. Кроме меня. Но, как всегда, получилось наоборот. Выходя из палаты, Глеб обернулся и обыденно просто сказал:

 

- А с Вами, Елена Викторовна, мы сегодня расстаемся, так как процесс выздоровления закончен и нет нужды держать Вас в этих стенах более. К обеду все необходимые документы будут у старшей медсестры. Берегите себя и не болейте. До свидания.

 

И это всё?! Не болейте. Да у меня сердце разорвалось от его официального тона и этих сухих слов. Я сидела на больничной койке, как оплёванная. К чему были все чаепития, улыбки и комплементы? Забавы ради и скуки для? Опять обманутые надежды, что за напасть. Неужели все мужики такие: бездушные и беспринципные животные, думающие только о своём благе? Я снова нафантазировала невесть что.

 

По взглядам, находившихся в палате, женщин я поняла, что с моим лицом происходит чудовищное перерождение, гримаса боли и неимоверной тоски помимо воли исказило его. Слёзы пропитали глаза и в любое мгновение могли вырваться наружу. Совсем не к месту расплакаться. В тот момент я не хотела ни с кем разговаривать и, тем более, что-то объяснять. Нужно было что-то делать, и я стала собирать вещи. Домой. Скорее домой, принять ванну, смыть с себя запах больницы, переодеться, залезть под одеяло и постараться уснуть, забыв обиды и глупые мечты. А завтра я пойду в школу, и буду вновь учить детей французскому языку. Может быть, кому-нибудь из них он пригодится.

 

Милый дом, моё гнездышко в этом безумном мире, встретил тишиной, пылью и спертым воздухом. Покидая дом на время, я скучаю по его молчаливым, оклеенным дешевыми обоями, стенам и спешу вернуться. Интересно, обоюдно ли это? Получает ли он такое же удовольствие, как и я, от наведенного порядка и помытых окон? Я присела на диванчик в прихожей, чтобы снять сапоги и неожиданно ощутила навалившуюся всепоглощающую пустоту, всё вокруг поплыло и показалось, что время остановилось, если бы ни тиканье настенных часов. Они-то и развеяли наваждение. Вернули в реальность, которую я не хотела воспринимать. В душ и спать, остальное потом, иначе я опять окажусь в больнице, в неврологии или, не исключено, в психиатрии.

 

Где-то назойливо трезвонил звонок. Неужели так трудно взять трубку или открыть дверь, чтобы не мешать людям спать. Я открыла глаза и не сразу поняла, где нахожусь. Я в своей домашней кровати, скорее всего, уже вечер и звонят в мою дверь. Кто бы это ни был, вставать и встречать гостей не хотелось. Но настойчивость, с которой мучили звонок, начала раздражать. Отлично, сейчас кто-то узнает о себе много нового и интересного. Должна же я куда-то выплеснуть накопившуюся злость, раздражительность и обиду.

 

- Кому там жить надоело, - достаточно громко произнесла я и открыла дверь. Если бы на пороге стоял Всевышний, моё удивление было бы значительно меньше, чем при виде обычного провинциального хирурга по фамилии Берёзкин.

 

- Возможно, я не вовремя, но ты забыла свои документы. Вот. – И он протянул мне бумаги в прозрачном целлофановом пакете.

- А ещё вот. – И другой рукой он протянул цветы. Это были ромашки, большие ромашки.

 

Мы стояли и, молча, смотрели друг на друга. Время остановилось, и тогда я поняла, что такое счастье. Простое житейское счастье.

 

- Я пойду?

- А как же чай?

- С удовольствием.

 

«Avec plaisir» - привычка мысленно дублировать по-французски сказанные фразы.

 

- Тогда милости прошу в мою скромную обитель.

 

Глеб вошел, с тех пор мы стали жить вместе.

 

 

Любовь и ненависть. Нет ничего более противоречивого в жизни, чем два этих чувства, две стороны одной медали. Любому приходилось испытать и то, и другое вне зависимости от привычек и принципов. Мне помог в этом Глеб. Мой единственный и неповторимый муж.

 

Не знаю, как у других, но у меня эти крайности чередовались одна за другой, редко задерживаясь где-нибудь посередине. Тому причиной были неусидчивость Глеба и его непостоянный, как погода, характер. А ещё он искренне верил в чудо, как ребёнок. Беззаветно и инфантильно. Из-за этого он оказался по жизни непрактичным и наивным, что с годами стало раздражать меня. И если бы не искренность моих чувств к Глебу, как к мужчине и человеку, не было бы у нас ни детей, ни долгой совместной жизни. Так как в финансовом плане наша семья не прогрессировала и постоянно находилась на каком-то зыбком нижнесреднестатистическом уровне.

 

А это угнетало, особенно, когда основная масса друзей и знакомых со временем материально утверждались в жизни с завидной стабильностью. Пусть деньги – зло, но почему-то чем их больше, тем меньше злишься. И, наоборот.

 

С милым рай и в шалаше. Бесспорно, но только в начале, затем хочется, чтобы шалаш превратился в двухэтажный особнячок с видом на море, а не оставался трехкомнатной клеткой в старом доме на окраине города Задрючинска. Возможно, с точки зрения идеалистов типа моего Глеба, я не права и рассуждаю, как стерва, но, согласитесь, большинство думают так же.

 

Жизнь шла своим чередом, не взирая на наши желания и предпочтения. Между работой - свадьба без медового месяца, небольшой отрезок бытия для себя, затем дети один за другим с бессонными ночами и обосранными пелёнками. Не было свободного времени для философии. Всё обыденно просто с праздниками по графику. Было хорошо.

 

 А потом, когда дети подросли и стали самостоятельными, появилась возможность посидеть и помечтать, вдруг чего-то стало не хватать: внимания, денег, уюта. Появились претензии друг к другу. Глебу не нравилось, как я веду хозяйство, а мне не нравились его упрёки. Его раздражал беспорядок в доме, меня бесил его педантизм. Меня выводила из себя его пассивность в воспитании детей, он же ругал меня за то, что я постоянно ворчу на них. Он критиковал мою расточительность, я называла его скрягой. И все эти претензии, как снежный ком с горы, начинаясь с мелочи, молниеносно увеличивались и обрушивались на наши головы с пугающей периодичностью в виде ссор, после которых в семье царила обиженная и вынужденная тишина.

 

«Милые бранятся, только тешатся» – гласит народная мудрость. Но почему-то меня наши перебранки не устраивали. Бесспорно, они эмоционально разгружали и давали выход негативной энергии, но после них утешение не приходило, а было, наоборот, стыдно за себя, за нас, за то, что мы докатились до взаимного неуважения и ругани. Что-то в нашей семейной жизни шло не так и мы оба понимали это. Судя по всему, Глеб решил, что проблема в финансовой нестабильности и начал искать дополнительные способы заработка (в ущерб основной профессии, как оказалось позже).

 

Не знаю, почему он не хотел сделать карьеру или уйти в платную медицину, он бы смог. Я спрашивала, но он всегда отвечал односложно: «Не моё».

 

- А что – твоё? Жить на нищенскую зарплату и делать вид, что всё замечательно?

- Тебе чего-то не хватает?

 

Я с удивлением смотрела на него. Неужели его устраивало проводить отпуск на загородном клочке земли с полуразвалившимся домиком, гордо именуемым дачей; ездить на старой и видавшей виды машине; ютиться семьёй в двухкомнатной клетке и говорить себе чаще «нет», чем «да»? В чём тогда его концепция бытия?

 

- Нет, милый, меня всё устраивает. – Говорила я и отворачивалась, чтобы смахнуть набежавшую слезу.

 

А что ещё мне оставалось? Смотреть, как мой мужчина всё-таки пытается принести в семью дополнительные деньги, поддежуривая на «скорой» и подтаксовывая, терпеть и ждать. И, конечно, верить, что нужда не бесконечна, а желания укротимы.

 

Стюард с тележкой, заставленной соками и прохладительными напитками, развеял воспоминания. Симпатичный и вышколенный парень приятным баритоном спросил, что я хочу.

 

- Прыгнуть с парашютом, - первое пришедшее в голову сказала я.

- Могу предложить только «Спрайт», «Колу» или сок, в крайнем случае, спасательный жилет под сиденьем. – Стюард оказался с чувством юмора.

- Тогда томатный сок, а детям – воду. И нет ли у Вас чего-нибудь снотворного?

- Могу предложить рюмочку коньяка.

 

 Стюард с бейджиком «Антон» всё больше импонировал мне.

 

- А поможет?

- Не повредит, точно.

 

Великолепный стиль общения: коротко и по существу, это профессионализм или природный дар?

 

- Двойную дозу, пожалуйста. Только не подумайте ничего дурного.

- Не стоит беспокоиться.  Подождите несколько минут.

 

Коньяк тёплой волной разлился по телу и мыслям. Спать не хотелось, но мне стало спокойнее в металлической трубе с крыльями на высоте более десяти тысячи метров. Монотонно гудела вентиляция салона и под этот звук вновь нахлынули воспоминания.

 

 

…Глеб был весел и беспрерывно шутил, как никогда. Я его давно таким не видела.

- Что случилось? – недоумевала я. – Ты сияешь, как отполированное зеркало. Быть рядом с тобой одно удовольствие, которое не хочется прекращать.

- И не надо.

 

Я с детства чувствовала себя плохо, если не владела полной информацией о происходящем вокруг меня. Это меня заводило и беспокоило до тех пор, пока всё не выясню. Глеб что-то недоговаривал, будоража мои мысли. В последнее время я привыкла к его уставшим глазам и потухшему взору, смирилась и стала считать его состояние нормальным и характерным для семейного человека. И вдруг всплеск непонятного счастья. Мне бы разделить радость мужа, а я волнуюсь. Глупая натура.

 

- Как дела на работе?

- Обычная рутина. Вчера поступил паренёк, который проглотил гвоздь.

- Зачем?

- Так получилось. Приколачивал декоративную доску, запасной гвоздь держал во рту и одновременно, попивая пиво, смотрел футбол по телевизору. В итоге так увлёкся, что употребил и пиво, и гвоздь. Представляешь, пока не досмотрел футбол, за помощью не обратился.

- А доску-то прибил?

- Нет. – Глеб засмеялся. – Он сказал, что не видит смысла работать в день, когда тотально не везёт. Его команда проиграла, и он потерял деньги на тотализаторе, поссорился с подругой, сломал телефон, скушал гвоздь и оказался в больнице. А утро было чудесным и многообещающим.

-  Не надо гоняться за несколькими зайцами сразу. – Процитировала я народную мудрость.

- Но самое интересное, - продолжил Глеб, - что фамилия у него Цезарь.

 

Мне тоже стало весело:

 

- Судя по способностям, твой пациент – потомок великого римского императора.

- Не исключено. Его современная и безалаберная копия.

- И как собираетесь лечить бедолагу?

- От гвоздя, надеюсь, вылечит время и хорошая работа кишечника. – Глеб взъерошил волосы и продолжил уже невесело: - А от игромании, мне кажется, бессильны и врачи, и время…

 

Тогда мой муж впервые заговорил о спортивных ставках. Мне бы прислушаться к его словам и запомнить…

 

В поведении Глеба появилась отчужденность. С чем были связаны эти перемены, я могла только догадываться, потому что на мои вопросы о его безучастности к семейной жизни, Глеб говорил, что я выдумываю всякую ерунду, у него все хорошо, и он тот же любящий муж и отец, как прежде.

 

Увы, это были только слова. Я делала вид, что верю, но в груди поселился неприятный холодок где-то в области сердца и постоянно беспокоил то щемящей тоской, то необъяснимым беспокойством, то бессонницей, то апатией. До наступления климакса или кризиса возраста мне было ещё рановато. А, значит, проблема зрела извне и, скорее всего, со стороны мужа. Что? Или кто? Попробуй, догадайся. Не лазить же по его карманам в поисках подсказки. Стирка показывает, что в них редко что-то бывает, не говоря уже о вещах интересных и ценных. В душу тоже не залезешь. Как практичной жене, мне оставалось ждать. Слава Богу, недолго.

 

Мы на машине возвращались от родственников домой. Солнце с ленцой катилось к закату, окрашивая небо, а также водную гладь встречных озер и луж насыщенным багрянцем.

 

- Завтра будет ветрено. – Заметил Глеб. – Посмотри, какой закат.

- Ужасно красивый. – Согласилась я. – Жаль, фотоаппарата нет с собой.

- Запомни.

- Придется.

 

Глебу пришла СМС-ка, но он не спешил её открывать. Поглядывал на свой телефон, но не брал его.

 

- Может, посмотришь? – Не выдержала я.

- Давай ты.

- Здесь латинские буквы и какие-то цифры.

- Не нули?

- Нет, пятизначное число. А что это?

 

Глеб засиял:

 

- Моя вторая зарплата.

- Вся? – удивилась я.

- Увы, только половина.

- Всё равно, впечатляет. – Стало легко и радостно, как всегда от неожиданной прибыли, таково уж моё воспитание с приоритетами материалистического капитализма. – Расскажешь о таком щедром источнике. Где и как нашел?

 

Глеб молчал, то ли наслаждаясь собой, то ли не желая ничего объяснять. Вот в такие минуты он меня раздражал, как заноза в жопе. Зачем заставлять жену изнывать от неудовлетворенного любопытства.

 

- Не томи, выкладывай.

- Ленуля, всё просто: я заключил с букмекерской конторой пари, что одна не очень сильная баскетбольная команда сможет сегодня достойно побороться с лидером чемпионата и, если не выиграет, то, скорее всего, крупно не проиграет. Я оказался прав. Такой вот гандикап получился.

- А если бы не получился?

- В текстовом сообщении стояли бы нули, и было грустно.

 

Мне стало не по себе. Всё или ничего, никаких гарантированных прибылей, благополучие и доход зависит от совершенно посторонних людей, не ведающих о твоем существовании и твоих планах – очень рискованный бизнес. Как же мой Глеб мог пройти мимо такой авантюры? Когда же он повзрослеет? Я открыла рот, чтобы высказать мои претензии к его умственным способностям, но глаза Глеба полные детской радости и щенячьего восторга, остановили порыв.

 

- И давно ты играешь?

- Играешь – громко сказано, иногда делаю ставки на незначительные суммы ради спортивного интереса.

- Ты считаешь мою месячную зарплату незначительной суммой? – сделала я вывод.

- Не моя вина, что ты так мало получаешь. – Глеб издевался надо мной.

- Можно подумать, ты зарабатываешь больше, – обиделась я. – С твоим новым увлечением не остаться бы без штанов, милый!

- Ты утрируешь, потому что завидуешь. Привыкла жить, как все: работа, дом, семья по расписанию, предсказуемо и безопасно. А когда появляется шанс сорвать куш с определенным риском, рождается страх, который жрёт мысли и чувства, возвращая в стереотипы сложившегося и устоявшегося жития.

 

«Кто бы говорил», - подумала почти вслух я. Такие фразы от моего мягкого и сентиментального Глеба были, как снег в июне, выражаясь языком учеников: «не в тему» и совершенно ни к чему.

 

Стало страшно, навалилось ощущение, что подобное уже было: этот кровавый закат, дорога и разговор о прелестях беттинга (откуда я в тот момент знала подобное слово?), и скверное предчувствие радикальных перемен. Déjà vu. За окном машины прерывистая разделительная полоса шоссе сливалась в одну белую линию – обман зрения. Кругом иллюзии. Иллюзии чувств и желаний.

 

Бедный мой мальчик, сейчас ветер в твоей голове разогнал мысли о легких деньгах в бесконечную дорожную линию, и ты не видишь, что она не цельная, а с черными разрывами.  Но как сказать об этом, не задев твоего самолюбия? Твой взгляд безмятежен и светится от счастья, как у кота, нализавшегося валерианы. Я соскучилась по нему и, молча, наслаждаюсь. Пусть время рассудит нас.

 

И оно рассудило. Быстрее, чем хотелось.

 

Глеб начал нервничать, раздражаться по пустякам, заводить беспричинные ссоры. Я, конечно, догадывалась о причинах, но помалкивала, потому что стала бы виноватой в его неудачах в любом случае. Так уже было не раз. То не так смотрю, то не то говорю; вот если бы я вместо супа харчо сварила, как обычно, борщ, то никто бы и не подумал, что сборная Грузии победит баскетболистов Украины. Но я – хорошая и хлебосольная хозяйка, поэтому разнообразила меню, в результате мой драгоценный включил ассоциативное мышление и проиграл. Бред сивой кобылы. Даже не кобылы, а мерина.

 

В доме, где уют был понятием относительным, стали появляться сломанные дверные ручки и замки, трещины на мебели от ударов, суставы кистей у Глеба выбивались с прогрессирующей периодичностью. В семью пришел алкоголь и стал уничтожать нашу любовь. Видеть безумные пьяные глаза любимого человека почти каждый вечер, а с утра – жалкий вид обездоленного щенка было сверх моих сил. Что или кто мог помочь? Я не знала. И однажды сорвалась:

 

- Чтоб ты сдох, придурок! Раньше ты таким не был!

- Каким? – заплетающимся языком промычал Глеб.

 

Слезы неописуемой обиды на него, на себя, на жизнь хлынули без спроса. Я не смогла ничего ответить и не хотела. Я пошла в ванную уединиться и не видеть пьяную морду моего когда-то любимого человека.

 

Когда я успокоилась и привела себя в порядок, Глеб уже спал на диване в зале перед включенным телевизором. С тех пор он так и спал: один на диване перед телевизором. Дети стали называть зал папиной комнатой.

 

Что-то произошло с Глебом в тот вечер. Душевная трещина или прозрение; я не могу объяснить его похолодевший на следующий день взгляд, немую улыбку и полный отказ от спиртного. Он бросил пить, курить и посещать пункты приёма ставок. Он увлёкся рыбалкой. Сначала ездил с сотрудником по работе, затем, приобретя снасти и навык, с детьми или один с нашим новым членом семьи – лабрадором Сэмом.

 

Этот чертенок стал настоящей грозой разбросанных без присмотра вещей, особенно на кухонном столе. Того порядка, которого я добивалась от детей в течение лет, он добился за несколько недель, сгрызя любимые туфли у дочки и телефон у сына. И всё воспитание.

 

Как учителю, надо взять на заметку.

 

А Глеб удивлял меня все больше и больше. Он не стал меньше работать, скорее наоборот, но стал чаще свободен для семьи. Он не прекратил ребячество и озорные игры с детьми, но он стал взрослым, по-настоящему взрослым и рассудительным мужчиной. Он общался со мной по-прежнему, не скрывая ни своих чувств, ни своих поступков, но я ощущала какую-то недоговоренность в наших отношениях, какую-то тайну. Может это была женщина? А что ещё я могла подумать? Все шло пугающе хорошо. Странная я, в семье разлад – ругаюсь, мир и покой – боюсь. Что же должно происходить, чтобы я чувствовала себя комфортно и легко?

 

А происходили перемены, от которых мне было не по себе. Муж не отказался от игры, но стал тратить значительно меньше сил, нервов и времени, ставки он делал через интернет, своими успехами или неудачами со мной не делился, не хвастался и не жаловался. Просто иногда молчал, а иногда блистал красноречием. Выводы я делала сама.

 

А ещё он перестал быть мелочным – так мне показалось при совместном посещении магазинов. Мой гардероб очень расширился за последние месяцы, что не сказать о минувших годах. Наконец-то мы задумались о поездке на море в очередном отпуске, которая вскоре стала реальностью, а не пустой болтовней. Наконец-то мы поменяли машину и сделали долгожданный ремонт в квартире. Наконец-то я могла повыпендриваться на работе материальной стороной своей жизни, а не тихо завидовать женам офицеров, административных работников и другой высооплачиваемой элиты нашего школьного коллектива.

 

Оказывается, жить можно лучше, не меняя существенно ничего. Ни работу, ни место жительства, ни образ жизни. Ни мужа. (Хоть я об этом никогда и не думала.)

 

Просто, можно жить лучше. Нужно. Необходимо. Иначе никак. Иначе нечего вспомнить, умирая, и не о чем мечтать, живя.

 

Глеб собирался на рыбалку как всегда: еда, снасти, вещи. Все предусмотрено по ситуации и капризам погоды, разложено по своим местам, коробочкам и сумкам. Глядя, как он тщательно упаковывает и укладывает, я подумала, что из Глеба мог получиться хороший офицер, если бы не врожденное гипертрофированное чувство собственного достоинства и свободы.

 

- Ты поедешь один?

- Да, хочу отдохнуть и выспаться.

- Зачем уезжать, когда можно отоспаться дома? – не отставала я с вопросами.

- Дома не получится, появятся неотложные дела и проблемы.

- Значит, ты поедешь отдыхать от нас? – не унималась я.

- Не будь занудой. – Глеб был непоколебим. – Мне нужно побыть одному.

 

Железная логика. А мне ничего не нужно. Я должна быть с детьми, вытирать им задницы до совершеннолетия. Просто в этот раз я не хотела отпускать Глеба одного. Я смотрела на него и понимала, что ему необходимо ехать, и чтобы я ни говорила, как бы я ни старалась, он сделает так, как задумал.

 

- Я не хочу, чтобы ты уезжал. – Прозвучало как бы невзначай. – Рыбу уже складывать некуда.

 

Понятно, что не в рыбе дело.

 

- Не переживай, рыбачить много не буду. Постараюсь, в основном, есть и спать. – Глеб обнял меня и крепко поцеловал. Стало необоснованно грустно. Я не понимала, что терзает моё сердце: ревность, предчувствие беды, страх?

 

- Я люблю тебя. – Ничего более умного не смогла я сказать. Три слова, в которых уместился вагон чувств и эмоций. Просто и ёмко. Человеком, впервые произнесшим эту фразу, что руководило, хотелось бы знать.

 

- Я тоже. – ответил Глеб.

 

 

Ранним утром он уехал, даже не взяв Сэма и не разбудив меня. Как назло, я сладко спала и не услышала, как закрылась дверь. Если бы я только знала, что Глеб её уже не откроет никогда. Дверью бы стала я, бронированной с секретом.

 

Но парень сверху по имени Бог решил за нас всё по-своему: я нежилась в постели, а Глеб уезжал все дальше и дальше.

 

Выходные я провела, как на иголках. Сотовый Глеба находился вне зоны доступа, он частенько забирался в труднодоступные места, и для связи тоже. Но такие доводы меня мало успокаивали. Что-то произошло. Это было не предчувствие, а фатальная уверенность. И эта уверенность убивала, делала вялой, потерянной и ватной. Я ходила по квартире без толку из угла в угол, из комнаты в комнату, как неприкаянная. Как тень, потерявшая своего хозяина. Не совсем удачное, но очень уместное сравнение.

 

А потом мне стал безразличен весь мир во всех его цветах и красках. Глеб не вернулся. Его не стало в моей жизни. Когда беда приходит к кому-то, пусть даже близкому человеку, ты, конечно, переживаешь всем сердцем и страшишься, представляя себя на его месте. Но беспредельная разница между этими переживаниями и тем, когда она приходит к тебе, в твой дом без стука и спроса. Просто, обыденно и, кажется, навсегда.

 

Машину Глеба и личные вещи нашли в укромном месте на берегу, не было хозяина и лодки. Недельные поиски на суше, воде и под водой больше не принесли никаких результатов.

 

- В субботу был сильный ветер и волна. Ваш муж, наверное, утонул. – Сказал участковый, делая акцент на слове «наверное».

- И что мне делать?

- Жить дальше.

- Как?

- Без него…

 

И я жила, если безрадостное убивание времени можно назвать жизнью. Бесспорно, большинство тратят свои годы так же, но разве от понимания этого легче? Человек человеку – волк, говорим, когда пытаемся доказать свою животную эгоистичную сущность. Ерунда. Волки в тяжелые времена сбиваются в стаи, чтобы выжить. Люди, улыбаясь, грызут слабого, чтобы поднять свой авторитет. Тоже стаей. Или по одному, если хватает сил. Что за мысли, - скажете вы. От одиночества и тоски, словно ржавчина разъедающей любую железную личность, стоит её намочить слезами. А слез у меня за последнее время хватило бы на всех желающих поплакать.

 

Планы, устои, убеждения, принципы – всё, как осеннюю листву, смел прочь дворник по имени Случай. И жизнь стала «только мигом между прошлым и будущим». (Спасибо Леониду Дербеневу за стихи.)

 

Добавить нечего. Если только пару стаканов слёз.

 

Среди всех произошедших потерь: мужа, знакомых, сна и веры в безоблачное будущее, порадовало одно, извините за цинизм, банковские карточки Глеба. Во-первых, неожиданно их оказалось больше одной, а, во-вторых, денег на них было неприлично много. По-крайней мере, для меня. Это дало мне хоть какую-то независимость от обстоятельств.

 

Природа позаботилась о нас ещё до того, как у далеких предков появился разум. Когда нам больно, организм без нашего ведома вырабатывает свои анальгетики – эндоморфины (я, ведь, жена врача), а память лечит время, глуша боль прошедшего. Полгода без Глеба прошло просто: ночь сменял день, зиму – лето. В сутолоке и маете. Всё, как обычно. Только без него.

 

Без его могилки, куда бы я могла прийти и мысленно поговорить, пожаловаться на непослушных детей, попросить помощи в делах насущных, прижаться к холодному граниту памятника. Но ничего этого не было. Поэтому в редкие свободные дни я садила в машину детей и Сэма и ехала на то место, где последний раз рыбачил Глеб. Я, наверное, поступала, как собака, потерявшееся на охоте и возвращающаяся туда, где в последний раз была со своим хозяином.

 

И там, на лоне природы, между лесом и водой, между реальностью и разыгравшимся воображением, мне становилось спокойно и казалось, что Глеб где-то рядом, живой и невредимый. Он слегка заблудился, пробираясь сквозь лес к нам.

 

- Мама, а папа здесь утонул? – спросила дочка, когда я впервые привезла их сюда.

- Не знаю, милая. Здесь нашли его вещи и машину.

- А папу искали?

- Конечно. Искали и милиция, и лесники, и водолазы.

- И ничего не нашли?

- Ничего и никого, доченька. – Мне было тяжело об этом говорить, особенно со своими детьми, но я не умела обманывать, даже во благо. Хотя, кто знает – что благо.

- Мам, а может, папа жив? – не унималась с расспросами Вика.

- Может…

 

Что я могла ещё сказать, если в глубине души тоже надеялась на чудо.

 

- Почему он тогда к нам не возвращается?..

 

…В салоне замельтешили стюарды и стюардессы, пришло время покушать. Не хочется, но надо будить детей. Режим питания нарушать нельзя – правило, четко усвоенное с детства. Как много в жизни всяких правил. Если стараться их выполнять, то некогда будет жить. А ведь большинство из них придумывались с целью облегчить наше бытие.

 

Правила, инструкции, уставы, директивы, приказы, законы, кодексы – Боже, зачем столько условностей, столько времени и сил, потраченных на их придумывание и воплощение в жизнь. Ещё раз спрашиваю себя: - Зачем?

 

Ведь есть пару тысячелетий назад написанные и подтвержденные временем заповеди: не убий, не укради, не лги, не прелюбодействуй, не завидуй, чти родителей своих и не поминай Бога в суе.  Всё. Живи и радуйся.

 

Но, почему-то, не получается ни радоваться, ни жить. Постоянно или обстоятельства, или окружающие меняют планы и установки следовать праведным путем. Но есть подозрение, что мы сами тому способствуем. Не без удовольствия.

 

- Курицу или рыбу? – Прервал размышления стюард.

- Детям – курицу, мне – коньяк.  – Я хотела лицезреть удивление стюарда, но, увы, он улыбался:

- А рыбу?

-…?

- Рыбу будете?

- Нет, я на диете.

 

 Наконец-то он удивился.

 

- Первый раз слышу о такой диете.

- Не поверите, я тоже. Но очень помогает от плохого настроения и глупых мыслей. А также от морщин на лице и складок на животе.

- Заметно.

 

Вот это комплимент: коротко и чертовски приятно.

 

- А вы – галантный мужчина, - пришла моя очередь быть взаимовежливой.

- Годы тренировок на небе и на земле. Извините, но вынужден покинуть Вас, чтобы накормить сидящих позади пассажиров. Приятного аппетита.

 

Дети с азартом накинулись разворачивать упаковки и уплетать непритязательную дорожную пищу. Я любовалась и завидовала их аппетиту и жажде жизни. Когда я перестала быть такой? Когда я стала безвозвратно взрослой?

 

- Здравствуйте, это квартира Березкиных? – на пороге стоял долговязый брюнет в фетровом пальто и мило улыбался.

- Да.

- А Глеб дома? – улыбка не сходила с лица незнакомца.

- Нет.

- А как мне его увидеть?

- Никак.

- Почему? – Мужчина тоже стал лаконичным.

- Потому что… - и тут меня прорвало. - … он сто девяносто шесть дней назад уехал на рыбалку и до сих пор не вернулся. Потому что после долгих поисков Глеба решили, что он утонул. Потому что, я тоже хочу его увидеть, живого или мертвого, но не могу. Никак.

 

Брюнет перестал улыбаться, и лицо его вмиг стало каким-то печально-озабоченным.

 

- Виноват, что сразу не представился, я – Сергей Тополь, друг и одноклассник Глеба. Сожалею, что так получилось. Признаться, поражен и обескуражен такой новостью. А Вы … - он вопросительно посмотрел на меня.

- Лена, - почему-то я решила, что он хочет узнать мое имя. – Меня зовут Лена.

- Да, Лена. Не сочтите за бестактность и праздное любопытство, расскажите подробнее о случившемся. Я знаю неподалеку отсюда уютное кафе, где подают простую и вкусную еду, в это время народу мало, можно спокойно и не спеша поговорить. Как Вам такое предложение?

 

Есть не хотелось, но было огромное желание развеяться и высказаться. Внезапно объявившейся друг Глеба оказался кстати.

 

- Во-первых, Сергей, давай перейдем на «ты», мы ведь ровесники, а, во-вторых, мне нужно минут десять, чтобы привести себя в порядок.

- Готов ждать хоть вечность. – Сергей, скорее всего, был еще тот ловелас.

- Это лишнее. Но приятно.

 

Кафе действительно оказалось небольшим, уютным и с вежливым персоналом. Нам предложили столик в углу, расположившийся на возвышении с двумя резными деревянными столбами, между которыми было заграждение в виде деревенского частокола. Выглядело очень мило. Меню было незатейливым, состояло из блюд русской, украинской и кавказкой кухни, цены не шокировали. Почему мы с Глебом никогда здесь не бывали? В получасе ходьбы от дома такое местечко для отдыха, а нас несло всегда к черту на кулички.

 

- Я не отказался бы хорошенько поесть, а Вы? – Сергей с непривычки то выкал, то тыкал, обращаясь ко мне.

- И первое, и второе, и компот.

- Тогда на первое рекомендую харчо. Это – их фирменное блюдо. А вместо компота давай выпьем холодненькой водки грамм по сто пятьдесят.

- Давай. – В компании Сергея я чувствовала себя легко и непринужденно, он внушал доверие.

 

Мы выпили, не чокаясь.

 

- Лена, как пропал Глеб? – спросил Сергей, когда мы достаточно плотно закусили.

- Неожиданно, Сергей. Совершенно неожиданно. Как я уже говорила, собрал удочки и поехал в гордом одиночестве на рыбалку. Сказал, что ему нужно побыть одному на выходных. К понедельнику не вернулся, и я поняла, что нужно начинать поиски.

 

Я замолчала, чтобы проглотить подкативший комок слез. Водка и вкусная еда размягчили моё сердце, которое билось в последнее время с металлическим оттенком.

 

- А потом… - и я рассказала всё о безуспешных поисках Глеба или его тела, о своих надеждах и разочарованиях, о детях, которые перестали есть рыбу, считая, что из-за нее утонул папа, о снах, о работе, о том, как изменилась наша жизнь в лучшую сторону перед гибелью Глеба, и как рухнула после, а ещё, как я устала. Устала жить без цели.

 

Обычно, после такого излияния, говорят, что камень с души свалился. Точно так. Стало легче.  Солнечный луч, заглянувший в кафе, напомнил о приближающейся весне, о том, что жизнь продолжается.

 

Сергей оказался замечательным собеседником: он ни разу не перебил меня, слушал с нескрываемым интересом, даже отключил телефон, чтобы не отвлекаться. Когда я закончила свой монолог, начал он.

 

- Мы с Глебом одноклассники с первого класса, но сдружились в десятом, после того как подрались из-за пустяка, который даже не запомнился. Сейчас многое в прошлом, казавшееся важным, вызывает улыбку. Какими же мы были наивными и прямолинейными.

 

А Глеб был ещё слегка отрешенным, со своим космосом в голове. Но это не мешало ему быть хорошим другом. После школы Глеб уехал в другой город на учебу, а я после разносторонних поисков себя попал в армию. Наши пути разошлись на долгие годы.

 

Вы не представляете, Лена, как я был рад, встретив вашего мужа в прошлом году в магазине рыболовных товаров. А потом мы с моими друзьями поехали на рыбалку. – Сергей сделал несколько глотков минералки и продолжил. – Мы тогда много рыбачили, много пили и много балагурили. Темы разные, что только не приходит в голову под хмелем и без женщин. Но то, что рассказал Глеб о своем друге, заставило нас задуматься на некоторое время. О друге, который до такой степени увлекся игрой на спортивных ставках, что бросил семью, дом, инсценировал свою смерть и подался в бродяги с непонятной, честно говоря, для меня целью. Долго отсутствовал, а потом объявился за границей в полном здравии и с мешком денег. Почему я вспомнил этот похожий на байку рассказ? В нём тоже человек пропал на рыбалке. А ещё Глеб сказал, что вы дружили семьями.

 

В голове перемешалось всё: алкоголь, слова Сергея, радость, боль и запах жареного мяса. Нужно было что-нибудь сказать, но я не могла. Язык стал ватным, взгляд - глупым.

 

- Лена, с тобой всё в порядке?

- Да.

 

Сергей решил, что это ответ на все заданные и незаданные вопросы и, ни с того, ни с сего, начал описывать свою командировку в Китай. Где он две недели праздновал Новый Год по лунному календарю. Я когда-то читала статью в журнале «Вокруг света» об этом самом длинном празднике в Азии, который по существу больше похож на нашу Масленицу, чем на Новый Год. Тем интереснее было послушать и посмеяться над шутками Сергея по поводу огромного количества бесплатной еды на улице, бесконечности фейерверков и слабости русской натуры перед дешевым алкоголем.

 

Я, конечно, поддерживала беседу, но чего это мне стоило. Думать о муже, о его дурацких схемах и поступках, о том, что он – самый злостный эгоист и неисправимый романтик, о том, что я готова его убить, если он жив, и воскресить, если он мертв, и что из-за него я сейчас сижу пьяная и слушаю о прелестях китайского Нового года. Если ты не утонул, то где же ты, моя любимая сволочь? Добился ли своего, или коротаешь время в подзаборной луже? Помнишь ли о нас?

 

Усталость и апатия вдруг навалились на меня, захотелось лечь и забыться.

 

- Сергей, проводите меня обратно, пожалуйста. – Неожиданно прервала на полуслове я друга моего мужа.

- Как скажешь! – через четверть часа я была у себя в квартире и пыталась уснуть…

 

Спустя неделю я позвонила Сергею Тополю, извинилась за то, что так резко ушла и надеюсь, что он не обиделся.

 - Я не обижаюсь. Иногда огорчаюсь, но не в данном случае. Я рад, что позвонила и готов где-нибудь еще раз поужинать или пообедать, как будет удобнее.

- Вообще-то я звоню не чтобы напроситься на бесплатную еду и выпивку.

- Хорошо, - перебил меня Сергей. – Можешь за себя платить сама.

- Так не интересно и не по-джентельменски, мой друг. – Мне стало весело. – Кто заказывает музыку, тот и платит. За свой счет я могу покушать и дома.

- И без меня, - добавил Сергей.

- Да, последнее время я так и делала: ела дома и только с детьми.

- Готов присоединиться к вам, чтобы не нарушать сложившиеся устои твоей семьи.

- Замечательно, - я удивилась, как ловко Сергей напросился в гости и так, что отказать ему было неудобно. – Значит, угощать буду я.

- Я не против. – По телефону было не понятно: шутит или нет мой собеседник.

- Вообще-то, я звонила совсем по другому поводу. А ты сбил меня с мысли. Как хорошая хозяйка вынуждена задуматься, что приготовить, так как у меня с детьми на ужин вчерашняя тушеная картошка. И чай.

- Во-первых, спасибо за приглашение на ужин, давно не ел домашней пищи. А, во-вторых, по пути к вам есть несколько ресторанов, скажи, что хотела бы вкусить – привезу.

Мне импонировала деловая лаконичность Сергея. Я тоже попробовала быть краткой и искренней:

- Мне – шашлык, детям – пиццу. Ужин в 19.00.

- Замётано, а мне – тушеную картошку. Ждите.

 

А ведь я хотела ему сказать, что у Глеба никогда не было друга по имени Иван, а в семьях, с которыми мы дружили, мужья на месте и никуда не пропадали, в отличие от моего.

 

 

С Сергеем мы стали встречаться все чаще. С ним я становилась той молодой и интересной женщиной, которая мне всегда нравилась. Я стала ловить себя на мысли, что начинаю скучать по нему. Ирония судьбы: чем больше я понимала, что Глеб жив, тем сильнее меня тянуло к его другу. О том, что происходит со мной, я старалась не задумываться. Проснувшиеся чувства бродили бесконтрольно по моему телу, включая и клетки головного мозга. Возможно, сказывалось длительное воздержание, возможно весенний воздух, но, скорее всего, я влюбилась.

 

И как всегда в этом мире, где дружба между мужчиной и женщиной заканчивается постелью, с нами произошло тоже самое. И состоявшаяся близость не разочаровала и не вызвала у меня никаких угрызений совести или чего-нибудь подобного. Я чувствовала себя счастливой стервой. И чувствую себя таковой до сих пор.

 

В аэропорту, провожая нас, Сергей сказал:

 

- Если бы ты с детьми не летела к Глебу, я бы лег под колеса самолета, чтобы не отпускать тебя. Но если вдруг ты решишь вернуться, знай, я жду тебя…

 

Самолет выпустил шасси, заходя на посадку. Пока ещё внизу, где-то за стеклом аэропорта нас ждал Глеб. Скорее всего, с цветами. Он всегда дарил цветы, когда чувствовал себя виноватым. Хотя, кто его знает, что с ним произошло с тех пор, как он уехал на рыбалку. Каким он стал? Что искал, и что нашёл? Не знаю. Знаю лишь одно: что он потерял. Мою любовь…

 

03.04.2015.

 

 

 

P.S. От автора:

 

«Игрока» я прочитал на одном дыхании. Рассказ же, судя по датам, писался долго, в течение трех лет. Почерк постоянно менялся, скорее всего, как и жизненные обстоятельства писавшего. Если честно, я так и не понял: добился задуманного Глеб или нет, смог ли он стать игроком с большой буквы или нашел другой способ зарабатывать себе на хлеб? Ясно одно: он стал хозяином своей судьбы и свободным человеком. Но стал ли он от этого счастливым?

 

Было ещё много в ежедневнике интересного и познавательного. Но так как всё это интересное и познавательное переплелось с очень личным, без разрешения хозяина я не стал придавать огласке прочитанное. Закончу «Записки» рассказом в стихах для объема и разнообразия…

 

Примечание админа сайта «Свободная газета»:

 

Рассказ в стихах  - размещу позднее.