ДЬЯВОЛЬСКИЕ ШАЛОСТИ (роман, продолжение 11)

***

Хлеба и зрелищ – вот формула, которой еще древние римляне определяли главные потребности человека. С тех пор много воды утекло, но суть этого определения ничуть не потеряла своей актуальности. Менялись общественно-экономические формации, религии; знания об окружающем мире расширились и углубились до неимоверных пределов; чуму и холеру успешно заменили СПИД и массовая наркомания; могущество цивилизации достигло того уровня, что стало возможным менять пол и проделывать дыры в озоновом слое - а устремления человека остались все те же. Правда, как тогда, так и сейчас считается, что справедливость сей формулировки распространяется лишь на низшие классы общества – в те времена их называли плебеями, в наше – избирателями, электоратом, фанатами, лохами или просто, как в России, - жертвами ваучерной приватизации. Думается, такое разделение не совсем справедливо.

Те, кто причисляет себя к сливкам общества, прежде всего, конечно, сытые, о хлебе насущном не думают. Пресыщены они и обычными развлечениями. Чем больших успехов добивается человек на материальном фронте или в общественной иерархии - обычно они (эти успехи) идут параллельно, - тем решительнее меняются его вкусы и жизненные устремления. Пища становится все более изысканной, а ее прием обставляется различными сложными ритуалами. Что касается развлечений - в пристрастиях идущего в гору человека нередко происходят необратимые перемены. Жажда денег, славы, могущества подчиняет себе все другие интересы и развлечения. Потребности эти, как правило, неутолимы, и потому почти всегда делают человека несчастным. А мы удивляемся, откуда в этих людях жадность, подлость, жестокость? Все от неудовлетворенности. И ничего такой человек поделать с собой не может. Сия потребность еще неумолимее, чем тяга к наркотикам.

***

В Советском Союзе во времена социалистического строительства, когда социальное расслоение общества было сведено к минимуму, а желание коптить небо каким-то иным, более возвышенным способом, неугасимо горело в честолюбивых душах, ресторан хоть и иллюзорно, но удовлетворял потребности сразу и в кухне с нестандартными названиями блюд, и в утонченных развлечениях. Попасть туда было непросто, у дверей почти всегда толпилась очередь жаждущих, но те, кому удавалось проникнуть в эту обитель изысканных наслаждений, на некоторое время чувствовали себя этакими сибаритами, избранными. Это чувство не могла погасить даже хамоватость обслуживающего персонала и привычка упиваться до степени риз. «Культурно посидели!», говорил в таких случаях советский ресторанный завсегдатай.

С переходом к построению капитализма популярность и престиж таких заведений только повысились. Они стали расти, как грибы после теплого дождичка, и клиент уже не дожидался очереди, а, напротив, завлекался туда всеми возможными способами. Однако реальное расслоение общества потребовало создания заведений, куда вход для рядового гражданина был бы затруднен, а то и вовсе закрыт. Таким заведением и стал ресторан «Центральный» в Энбурге. Частично посторонним дорогу сюда преграждали высокие цены, а со временем, когда образовался более-менее постоянный контингент, и вовсе заказать столик здесь стало непросто. Даже весьма состоятельные люди нередко получали тут от ворот поворот. Но это обстоятельство как нельзя более поднимало престиж заведения. «Центральный» как бы получил неофициальный статус закрытого клуба.

***

Именно по этой причине появление здесь Веля и Артура привлекало к себе пристальное внимание как персонала, так и постоянных посетителей. До поры до времени это внимание не проявлялось явно, но после полуночи, когда атмосфера в зале становилась все более раскрепощенной, наши друзья стали все чаще ловить на себе откровенно неприязненные взгляды. И если Артур был хотя бы и не первой свежести, но в костюме и при галстуке, то представитель преисподней в своих плетеных босоножках, поношенных футболке и джинсах имел бомжеватый вид и вызывающе выделялся из общей респектабельной, не лишенной снобизма публики. Да и огненно-рыжая шевелюра поневоле притягивала взгляды. Чужих не любили здесь еще и потому, что, несмотря на чопорность обстановки, солидные люди нередко позволяли себе расслабиться до состояния, которое, несмотря на свободу нравов, как-то не вязалось с их высоким положением в обществе. По этой же причине сюда ни под каким предлогом не допускались журналисты при исполнении своих профессиональных обязанностей. Съемка и фотографирование были под строгим запретом.

***

И в этот вечер дух раскрепощенности и веселья постепенно брал верх. Откровеннее становились объятия и поцелуи, все больше танцующих топтались на площадке перед эстрадой, громче звучали голоса, юная певичка и пожилой красавец «баритон» не успевали исполнять заказы – деньги швырялись им прямо под ноги.

Столик Бирхеймов со странными посетителями в этом отношении не выпадал из общего настроения. Лучше всех чувствовал себя Питер, в которого вторая порция коктейля вселила неиссякаемый оптимизм и неодолимое желание улучшать это свое состояние и далее. По его инициативе Артур, тоже поймавший кураж, разлил водку по фужерам и в рюмку Мэри.

- Я только коктейль! Не люблю крепкий напитков, - заявил Питер, выливая остатки шампанского в свой бокал. – О, дьявол! Все, больше нет! Прошу меня простить…. Сейчас закажем. Официант!..

Через секунду официант был тут как тут и услужливо склонился с ручкой и записной книжкой в руках.

- Еще водки и шампанского! - в несвойственном ему приказном тоне потребовал голландец.

Мэри, как и Вель, была непроницаема, и даже не пыталась остановить разгулявшегося мужа. Она все никак не могла составить хоть какое-то определенное мнение о новых знакомых. «Ну, этот – алкоголик, - думала она про Артура. – Но второй вообще непонятно кто. И речи его ни к месту!.. Что он все время хочет сказать?..».

***

Теперь она удивлялась сама себе, зачем вернулась и привела их сюда. «Где были мои глаза, - каялась она, - Они же совершенно не вписываются в эту обстановку!».

- Точнее сказать, обстановка не вписывается в нас, - сказал Вель, глядя на нее.

Она вздрогнула. «Что за черт! Он опять угадал мои мысли». И уже вслух, не скрывая удивления, добавила:

- Ты – телепат!

- Да, я телепат, - уверенно подтвердил Вель. – Бессмысленно сожалеть о содеянном. Тем более, когда не знаешь, чем все может кончиться. Пути судьбы неисповедимы!

В этот момент у их столика образовался прежний молодой человек и снова пригласил Мэри на танец, уже не спрашивая разрешения компании.

- Она танцует, - заявил Вель, вставая.- Пойдем, Мэри!

Молодой человек окинул Веля тяжелым взглядом и отошел. Мэри, удивляясь самой себе, встала и покорно приняла протянутую руку Веля.

- Займи-ка мне сто баксов, - скорее потребовал, чем попросил он у Питера.

Питер с широкой блаженной улыбкой без слов достал бумажник из внутреннего кармана и, порывшись, протянул банкноту.

- Прошу вас! – Вель пропустил ее вперед.

Лавируя между танцующими, они оказались у самой эстрады. Певец и певичка дуэтом исполняли какой-то душещипательный шлягер на новый лад. Подождав окончания мелодии, Вель швырнул банкноту под ноги выдвинувшемуся вперед саксофонисту:

- Венгерский танец Брамса номер пять! – скомандовал он.

Эта команда, обращенная, вроде бы, только к музыкантам, неожиданно разорвала общий шум и была услышана даже в отдельных кабинках, разбросанных по периметру зала. На лицах многих выступило недоумение, и Мэри вполне ясно осознавала, что ее партнер ведет себя совершенно неадекватно - таких выходок здесь не позволяют себе даже самые авторитетные посетители. Только что танцевавшие пары еще не успели разойтись, и, как по команде, воззрились на несуразное существо, нахально выдвигающее себя в центр внимания. Посмотреть было на что, контраст производил впечатление – рука об руку босяк и королева!

***

Но особенно рассмотреть чудное явление не удалось – грянула музыка. Зажигательная мелодия, вышедшая из души темпераментного народа, в обработке гениального композитора мгновенно сняла нервное напряжение. Как будто струя живительного кислорода ударила в затхлое замкнутое пространство. Мэри лишь понаслышке было знакомо имя Брамса, и танцевала она весьма посредственно, но тут с ней произошло что-то невозможное. Она вдруг ощутила в себе чувство какой-то невероятной раскрепощенности и свободы. Ритм пронизал все ее существо, вошел в каждую клетку тела. Мышцы как будто пропитались мелодией и жаждой гармонии. В стремительных и чарующе плавных движениях она чувствовала своего партнера так, словно пролила семь потов на репетициях. Она сливалась с ним в одно целое, повиновалась каждому его незримому велению, стремительно вращалась на шпильках, падала в объятия, отстранялась и высокомерном неповиновении. Наконец, финальный аккорд застал их в балетной позе, когда она застыла с гордо поднятой головой над кистью правой руки – жест профессиональных танцовщиц, а Вель, совершив в воздухе невозможное вращение в несколько оборотов, распростерся у ее ног.

Онемевшая во все время этого невероятного исполнения публика несколько принужденно зааплодировала. Лишь Питер, подобрав отвисшую челюсть, дал волю своему восхищению.

- Браво! – заорал он во всю мощь своего голоса, может быть, впервые со дня младенчества, и, вскочив, горячо захлопал в ладони.

- Прошу! – Вель невозмутимо протянул Мэри руку. В неестественной тишине, сквозь перекрестные взгляды обалдевших зрителей, они прошествовали к своему столику.

 

***

Меньше всех, конечно, удивлен был Артур. Он уже как-то стал привыкать к парадоксальным выходкам своего друга из иного мира и, в общем-то, ожидал чего-нибудь подобного. Но виды повидавшая Мэри была в полном смятении. Прежде всего, она не понимала собственного поведения и непонятно откуда проявившихся способностей. Ничего подобного никогда с ней не происходило. Она чувствовала какую-то связь между этим босяком Велем и своим невероятным выступлением, но никакого более-менее приемлемого объяснения сему феномену найти не могла.

Зато ее Питер не умолкал ни на секунду. Пока продолжался танец, официант принес заказ, и они с Артуром успели еще хлопнуть по одной. При этом голландец последовательно гнул свою линию и решительно отказывался пить водку, неразбавленную шампанским. Артур попытался было объяснить ему коварные свойства сей смеси, но Питер стоял на своем и не внимал предостережениям. В его душе уже проснулась отвага предков - открывателей новых земель, и непоколебимая уверенность в собственных силах.

- Д-дорогая! Это б-было прекрасно!.. Я не знал, что ты так танцевать! – он пытался от переизбытка чувств схватить ее руку для поцелуя, но Мэри решительно пресекала его неуклюжие попытки. - Сейчас мы с тобой пойдем и покажем… как это?.. класс! Я когда-то тоже брал уроки…

В этот момент появился официант с подносом, на котором сиротливо красовалась бутылка какого-то красного вина.

- Прошу прощения! - сказал он, - Вам посылают с того столика – второй с краю. Самое лучшее, что у нас есть, - пояснил он с благожелательной улыбкой.

Все четверо дружно посмотрели в направлении, указанном официантом. Настойчивый ухажер Мэри, которого только что опередил Вель, и двое молодых людей смотрели в их сторону. Они почти одновременно легким наклоном головы и картинным жестом - рука на сердце - засвидетельствовали свое почтение. Мэри, Артур и Вель тем же жестом выразили свою признательность. Лишь Питер остался вне этого контакта. Он все еще был под впечатлением танца своей супруги, а выпитый коктейль не позволял рассредоточивать внимание.

***

- Надо бы отдариться, - сказал Артур и нахально добавил – Но мы сегодня не при деньгах. Предлагаю попробовать, что за беда такая? Чем нас угощают?

Никто не отозвался на его слова, и он разлил вино, использовав, наконец, и нетронутый фужер Мэри. Питер опять закапризничал и решительно заявил, что ничего, кроме русского коктейля, пить не будет. Артур вопросительно посмотрел на Мэри.

- Пусть, если хочет, - равнодушно согласилась она.

Артур, в отличие от литературного героя Александра Пушкина, всегда чувствовал ответственность за своих партнеров по выпивке или похождениям, тем более, когда понимал, что их поведение и поступки спровоцированы им самим. Ситуация с голландцем как раз и была таковой. Хотя он сам был в хорошем подпитии, но вполне обоснованно забеспокоился, что голландец вот-вот может потерять контроль над собой. Он никогда не испытывал того потаенного удовлетворения, которое так явственно выступает на физиономиях некоторых пьющих, когда их собутыльники выглядят пьянее и глупее, чем они сами.

В данной ситуации его слегка покоробило безучастное отношение Мэри к состоянию своего супруга.

«Все они стервы!», - мысленно повторил он привычную формулу в отношении прекрасного пола и смешал коктейль для Питера в крохотной рюмке. «Пора ему пить только такими порциями», - подумал он. Голландец был ему симпатичен.

***

Впрочем, Артур и сам находился в том состоянии, когда весь мир очень четко разделяется на друзей и врагов, середины как бы и не существует. Причем в зависимости от обстановки и психологического настроя население того или иного лагеря становится доминирующим. В данной ситуации он был преисполнен дружелюбия, и Питер казался ему наиболее подходящим объектом для сосредоточения и проявления этого чувства.

Вино оказалось приятным на вкус. И не более того, охарактеризовал Артур. «Все эти ароматы, букеты – глупости! Люди пьют, чтобы забалдеть», - одним махом проглотив свою порцию, думал он, насмешливо поглядывая на Мэри и Веля, которые, как принято в приличном обществе, смаковали напиток.

- Ты прав лишь отчасти, - усмехнулся Вель.

Мэри в очередной раз обратила внимание, что ее партнер по невероятному танцу начинает говорить, будто бы продолжая беседу, которую она не слышит. В своей жизни она повидала немало, лично была знакома с мошенниками самых различных специальностей – от колдунов, ясновидцев и экстрасенсов до карманников высочайшей квалификации, но здесь было что-то другое. И это ставило ее в тупик.

Артура же эти вещи уже не удивляли – он не только уверовал в сверхъестественные способности посланника потустороннего мира, но сейчас у него, где-то из глубин сознания, стала всплывать мутноватая мысль и о своей некой нерядовой миссии. «Ко мне же прибыл, сволочь! Я им зачем-то нужен», - горделиво подумал он, и не без ехидства поинтересовался:

- Интересно, в чем же я прав?

По лицу Веля скользнуло выражение какой-то мальчишеской обиды:

- Слышал такое выражение – фильтруй базар! Согласись, хоть и несколько вульгарно, но остроумно. И точно. Тебе такой совет пришелся бы кстати.

- Извини, - спохватился Артур, - я пока не готов к общению на телепатическом уровне. Базар тут ни при чем – это же не вслух, здесь требуется какое-то иное определение. А если ты уж такой проницательный, то должен почувствовать, что я употребил это слово как бы для связки, в товарищеском контексте…. Да и контролировать мысль не так-то просто…. Мало ли что придет в голову….

 

***

- Да, неряшливость в мыслях ваша общая беда, - констатировал Вель. – Но вернемся к твоему вопросу. Так вот, в отношении алкогольных напитков ты прав в том, что целью их употребления действительно является потребность пощекотать мозг и нервную систему. Вкусовые качества тут, в самом деле, играют подчиненную роль. Но материальная действительность груба и неприятна для тонкого духовного ощущения. Поэтому человечество вполне обоснованно, по мере своего взросления, стремилось обставить процесс приема пищи, в том числе и алкоголя, утонченным ритуалом, чтобы хоть как-то приблизить это грубое действо к тонким ощущениям более высоких миров. Эстетика берет начало как раз отсюда. Красивая посуда, хорошие манеры, аккуратность позволяют человеку, хотя бы внешне, выделиться из животного мира. В этом же ряду стоит и смакование вкуса напитка. Но все разрушает снобизм. Для духовного зрителя сноб всегда видится во всей своей животной неприглядности. Весь его внешний лоск уходит куда-то на третий план, а на виду остаются процессы насыщения, переваривания, желудочного брожения. То есть то, что он представляет собой на самом деле. Страшная для души вещь – снобизм!

- Что-то я не пойму, при чем здесь снобизм? – как-то нервно вступила в разговор Мэри. Ее, на самом деле, начинали нервировать все эти непонятности и умолчания. – Не вижу логики в переходе от вкусовых ощущений к снобизму….

- А формальная логика здесь и не при чем, - снисходительно пояснил Вель – Я просто хотел пояснить, что гурманство тоже требует чувства меры. Мы с Артуром недавно беседовали на эту тему. Я имею в виду чувство меры. Чрезмерное и показное пристрастие к вкусовым ощущениям так же безобразно, как и неразборчивость.

- Позвольте, маэстро! – Артур был уже изрядно навеселе. - А как же быть с профессиональными дегустаторами? Может быть, вообще отказаться от такой профессии?

- Отчего же, это их работа. А я имею в виду потребителей, которые тщатся выставить напоказ то, чего у них нет. И все лишь для того, чтобы показать свою избранность и принадлежность к какому-то высшему свету, как будто в материальном мире таковой может быть.

- Опять не могу согласиться с вами, маэстро! Люди всегда стремились и стремятся возвыситься, выделиться из общей массы. Это один из самых главных мотивов к созидательной деятельности. Возможно, это не всем нравится, но, как ты сам говаривал, это закон! Такова природа человека – тут ничего не поделаешь.

- Да, - подтвердила Мэри, вспоминая свои философские познания, - честолюбие и любопытство – основные двигатели цивилизации. Лишите людей этих качеств, и человечество зачахнет и выродится.

- Согласен! - и опять какое-то мальчишеское выражение превосходства на мгновение высветилось на лице Веля. – Человек в своем развитии сознания должен пройти через это. Преодолеть. Тут важен сам процесс. Но парадокс заключается в том, что все знания, умения, власть над предметами бытия заложены в человеке изначально. Весь вопрос, как высвободить эти способности …. Уже ваши древние понимали это. Познай себя, говорили они….

- Ты хочешь сказать, что рефлексия - лучший способ познания? – несмотря на выпитое, мысли Артура были ясными и четкими.

- В том-то и дело, что – нет! Путь в себя лежит через внешнее, материальное совершенствование, через инстинкты и порочность. Просто копаясь в себе, ничего не откопаешь, кроме душевного мусора. Как говорил поэт: ты полон, друг мой, сам собой…ты полон дряни, милый мой! За точность не ручаюсь, но смысл примерно такой.

- Да, уж! Человечество в твоем представлении имеет привлекательный вид, сказать нечего! Себя ты, видимо, не причисляешь к этому презренному роду? – слова Мэри были полны сарказма.

 

***

Сквозь недоумение, от которого она никак не могла избавиться, начало прорываться раздражение. Она не могла понять, куда гнет этот странный человек, что хочет сказать. Многие его мысли в отдельности не вызывали возражений, но общая направленность ускользала от сознания. Она была знакома с людьми, увлеченными саентологией Хаббарда, теософией, другими модными, часто легковесными учениями. Ей не раз приходилось выслушивать их, иногда вступать даже в дискуссии. В высказываниях Веля слышались отзвуки таких учений, но там все было ясно: всегда четко формулировались основные положения и обозначались цели и задачи. Этот же ее случайный и внешне нескладный знакомый увлекал неизвестно куда и зачем, формулировал вещи, которые никак не складывались в общую, хоть как-то осмысленную картину. И при том он определенно обладал какими-то невероятными способностями. Мэри, прошедшая суровую жизненную школу, не без оснований считала, что удивить ее уже ничем невозможно, и жизнь она прочитывает, как открытую книгу. И вот - на тебе! Что-то неизведанное смущало ее душу. В танце она впервые испытала ощущение полной своей подвластности чьей-то внешней воле. И это ощущение пугало ее и, как казалось, манило.

***

- Как жить, куда плыть? – спросил Артур, словно угадав ее мысли.

Вель, конечно, почувствовал их настроение:

- Надеюсь, мои друзья поймут меня правильно, хотя это и непросто, - и, как показалось Мэри, совершенно некстати добавил. – Язык еще нескоро освоит необходимые понятия. Значит, надо признать, что пока разговор на эту тему портит нервную систему. Что ж, надо признавать свои ошибки.

- Надо пить, - возразил Артур, - истина в вине!

- Не возражаю! – поддержала Мэри.

- Ничего не имею против, - улыбнулся Вель.

Лишь Питер промолчал. Но тому была уважительная причина. Древний Бог Морфей ласково и настойчиво увлекал его в свои объятия, а Питер мужественно сопротивлялся, безучастно помаргивая белесыми ресницами.

Артур еще не закончил разливать напитки, когда у их столика образовался настойчивый воздыхатель Мэри и снова пригласил ее на танец. Он явно запал на нее, и отправлен им презент был с расчетом как-то сблизиться. Но Мэри не была расположена к танцам, особенно после феерического выступления с Велем. Но и просто дать от ворот поворот казалось ей невежливым.

- Прошу меня извинить! - ее улыбка была сама любезность. – Я устала и, к сожалению, не в состоянии принять ваше приглашение. Может быть, выпьете с нами?

- Ну, если ваши друзья ничего не имеют против, с удовольствием.

Но дожидаться реакции друзей не стал и решительно уселся на одно из двух свободных кресел. Два столовых прибора также оставались неиспользованными, поэтому никаких проблем не возникло. Артур, не спрашивая, налил ему, как и Мэри, водку в рюмку.

Познакомились. Гостя звали Олег. По его предложению, выпили за прекрасных дам. Но атмосфера оставалась какой-то натянутой. Только сейчас все обратили внимание, что стол довольно скудный. Закусить, собственно, было нечем.

- Может быть, пересядем за наш столик? - непринужденно предложил Олег.

Артур был не против. Он уже проголодался и, еще когда раскланивались, обратил внимание, что столик нового знакомого полон еды и напитков. Но Мэри за несколько лет своего замужества обрела в таких вопросах щепетильность, совершенно ей не свойственную в былые времена.

- Лучше вы к нам, - решительно заявила она, посмотрев на блаженную физиономию Питера.

- Хорошо, - согласился Олег, вставая. – Я сейчас распоряжусь и познакомлю вас с моими друзьями. Думаю, мы поместимся.

***

В самом деле, очень скоро вокруг их столика закипела жизнь. Откуда-то появились еще два кресла, а стол стал ломиться от закусок и привлекательных емкостей с напитками. Часть их с помощью официанта перекочевала со столика новых знакомых, часть была заказана Олегом и Мэри, которая взяла на себя ответственность поддерживать реноме своей компании.

Новых знакомых, кроме Олега, звали Глеб и Антон. Артур и Глеб оказались старыми знакомыми. Более того, в институте они учились в одной группе. Глеб Бубинкин был сыном Михаила Арнольдовича, с которым наши друзья еще утром имели счастье незримо контактировать.

«Совпадение прямо мистическое!», - подумал Артур. Он пока не подозревал, что оно не единственное.