ДЬЯВОЛЬСКИЕ ШАЛОСТИ (роман, продолжение 13)

* * *

Шарик, пущенный крупье, побежал по кругу, диск завертелся в обратную сторону. Сгрудившиеся вокруг стола посетители вместе с персоналом казино, затаив дыхание, следили за этим сложным движением.

- Зеро! – не своим голосом закричал Артур, возбужденный сверх всякой меры. - Наша взяла!..

Все остолбенело молчали.

- Невероятно! – полушепотом выдохнул дежурный администратор, представительный мужчина с проседью на висках, в черном дорогом костюме с бабочкой.

Удивляться действительно было чему. За каких-то два с половиной часа, что они здесь находились, Артур – а играл именно он – сумел обобрать казино на неслыханную сумму, которую еще надо было подсчитать. Он сразу же с первой попытки взял «джек-пот» у «однорукого бандита», а затем перешел на рулетку, где удача не оставляла его ни в одной попытке. Теперь, вот уже третий раз подряд, он ставил на«Zero» и шарик, как заколдованный, останавливался против этой цифры.

- Все пьют за мой счет! – Артур входил в роль мецената. Он успел, после «джек-пота» принять двойную порцию какого-то дорогого виски, а неслыханная удача будоражила кровь и требовала столь же нестандартных поступков.

- Ставок больше нет! – решительно заявил дежурный администратор, видя, что Артур намеревается весь свой выигрыш снова поставить на «Zero».

- Это еще почему? – Артур даже не предполагал, что азарт может взять над ним такую власть. Многолетняя привычка к рефлексии позволила ему даже в этом перевозбужденном состоянии отметить сей феномен, от которого, как он всегда полагал, его натура свободна. Сейчас он готов был разорвать на части этого лощеного служителя, вставшего на пути его удачи.

- Казино закрывается на профилактику, - невозмутимо объяснил администратор.

- Ночью?! – возмутился Артур

- К сожалению, - администратор демонстративно поднес левую руку к глазам и двумя пальцами правой отодвинул обшлаг пиджака, оголив часы в золотой оправе, - уже 7.46 утра. Ничего не поделаешь, это плановое мероприятие.

Артур, как затравленный зверь, оглянулся. Все взгляды были устремлены на него. Он с мольбой взглянул на Веля, ожидая поддержки от своего всемогущего друга. Но посланник преисподней, как нормальный человек, беспомощно развел руками – мол, ничего не поделаешь.

«Не хочет, сволочь, помочь!» - с неожиданной для самого себя злобой подумал Артур и увидел по набежавшей гримасе на лицо Веля, что его мысленное послание дошло до адресата. Осознание этого факта вызвало у него дополнительный приступ раздражения: «Хорошенькое дело! – мысленно возмутился он. – Уже не то что свободы слова, но и свободы мысли нет!».

Делать, однако, было нечего. Потрясенные зрители стали расходиться. Артур постепенно успокаивался. И тут на него навалилась какая-то дурманящая усталость. Вся их компания, за исключением Питера, которого Мэри отправила с водителем домой, была в сборе. Артур как в полусне слышал настойчивое требование Мэри срочно получить выигрыш, но воля к действию полностью отсутствовала. Необходимыми формальностями занялась она сама. Симпатичная девушка в фирменном передничке на блюде поднесла индивидуально ему рюмку водки по его требованию. Он выпил, но вкуса не почувствовал. В этом состоянии он и уехал на такси со своим другом Велем домой отсыпаться. Следом отправились и остальные участники этой не то чтобы очень уж веселой, но, безусловно, пестрой ночной компании.

* * *

Мэри тепло распрощалась со всеми и уехала на поджидавшем ее лимузине в предвкушении пристыдить Питера за его недостойное поведение. Такая возможность представлялась чрезвычайно редко, тем более она была приятной. Правда, приподнятое настроение слегка смущала какая-то смутная непонятливость событий прошедшей ночи. Она давно уже ничему не удивлялась и полагала, что всегда сможет разобраться в любой жизненной ситуации и обстоятельствах. Ее богатый жизненный опыт, природный ум и образование давали основания для такой уверенности. И, в общем-то, эта ее уверенность вполне оправдывалась. До этой ночи. А тут она становилась в тупик, хотя пока и не признавалась себе в этом. Вель, его поступки, речи, невероятный танец, неестественный выигрыш в казино никак не укладывались в русло ее здравых представлений. Утешало лишь то, что Артур пригласил всех сегодня вечером обмыть выигрыш. Конечно же, она разберется, что это за птичка такая. Сомнений в этом у нее не было.

На одной машине уехали Глеб с Антоном. Им было по пути. К тому же их приятельские отношения скреплялись общей бедой, а это, как известно, весьма прочная основа для взаимной приязни. В наркологической клинике их палаты находились рядом, и выписались они почти в одно время. С тех пор, в течение вот уже более года, они были, как говорится, не разлей вода. Разница в образовании, в характерах – ничто не мешало их общению. Мягкий добродушный Глеб Бубинкин и колючий, редко улыбающийся Антон Сиротин, как и его папаша, не прочитавший ни одной книги, они, тем не менее, черпали друг в друге поддержку и находили понимание, которого даже самые близкие им не могли дать. Оба искренне не желали возвращения в тот наркотический ад, ощущения которого были еще так свежи в их памяти. Лечение в клинике избавило их от острой потребности, но душевный дискомфорт стойко преследовал днем и ночью и как будто только ждал удобного момента, чтобы вернуть в прежнее состояние. И они заглушали этот дискомфорт алкоголем, постоянно поддерживая себя в состоянии хотя бы легкого опьянения. И вместе проделывать это было и приятнее и как-то оправданнее. Сейчас они ехали, чтобы распить напоследок бутылочку виски наедине. Их тоже поразило необычайное везение Артура в казино, но не в такой степени, как Мэри и особенно Олега Локотко - двоюродного племянника криминального авторитета Владимира Леонидовича Сиротина.

* * *

Олег решил пройтись пешком и проведать дядю, благо его квартира находилась не так уж и далеко. Нужно было хоть как-то привести в порядок тот хаос, который царил в его голове.

Город уже был полон жизни. Гремели трамваи, завывали переполненные троллейбусы, автомобильный поток набирал силу, чтобы к девяти часам образовать километровые пробки. Народ спешил по своим делам, на работу, усталые проститутки, напротив, уже возвращались с работы, бомжи увлеченно рылись в мусорных баках, кое-кто ухитрялся прямо на ходу поедать хот-доги, пачкаясь кетчупом и неестественно выворачивая челюсти, чтобы откусить кусочек от этого заморского блюда. День обещал быть жарким, но пока было еще довольно свежо.

Мысли Олега путались. Этот щелкопер Вель явно оскорбил дядю, а он ничего не сделал, чтобы защитить его честь. Как это могло произойти, он сам не мог понять. Какие-то залетные ничтожества, и такая наглость! Ему казалось, что он разберется с ними после казино, потребует долг – и вдруг, какое-то невероятное везение! Он сам играл – и просто не мог до сих пор поверить, что такое возможно. Теперь нужно было все рассказать Сироте, и неизвестно, что он решит, что ему еще, может быть, предъявит.

Положение Олега Локотко в окружении дяди было двойственным. Сам себя он считал полноправным членом группировки Владимира Сиротина. Более того, даже лицом доверенным. Основания для этого у него были достаточно вескими. Несколько лет назад он выполнил очень деликатное поручение Сироты – застрелил вора в законе по кличке Камал. Тогда Сирота оказался в чрезвычайно тяжелом положении. Авторитет Камала в криминальном мире был непререкаемым. Он был главой так называемой центральной группировки неудержимо расширял сферу своего влияния и постепенно отодвигал Сиротина на вторые роли. Как всегда, крысы побежали с тонущего корабля. Одни явно, а другие тайно были уже в команде Камала. Самым верным своим соратникам Сирота перестал доверять. Нужно было срочно что-то предпринимать. Он понимал, что, если не он, то Камал сделает это.

У Сиротина были выходы на серьезных киллеров, но он знал, что все они, так или иначе, доступны и известны криминальному сообществу. При убийстве такой фигуры, как Камал, можно было быть уверенным, что рано или поздно на них выйдут.

* * *

Тогда-то и подвернулся Олег. Мама отправила свое чадо к дяде Вове, сопроводив письмом, в котором слезно просила брата пристроить его к делу и повоздействовать в нравственном плане.

Мама Олега была женщиной послевоенного поколения, которым в детстве, да и в юности, пришлось хватить немало лиха. Но трудности их только закалили, и когда настали хоть и застойные, но сытые времена, жизнь показалась им прекрасной и удивительной. Как раз в то время многие представители этого поколения, сами ставшие родителями, взяли на вооружение самоотверженный принцип, который гласил: «Пусть наши дети не испытают того, что пришлось испытать нам!».

Заметим, кстати, что к тому времени в стране, где-то в кровавой каше гражданской междоусобицы, в гулаговских воспитательных лагерях, в великих переселениях трудового крестьянства и прочих мероприятиях социалистического строительства растворились, потерялись, уничтожились традиции дворянского интеллектуального и крестьянского трудового воспитания. Россия - страна сравнительно молодая, и эти традиции, взаимно проникая друг в друга, окончательно оформились только к XIX веку. И результат не замедлил сказаться.

Из недавно еще дикой страны на мировую арену вдруг выплеснулись когорты великих талантов во всех областях человеческой культуры и науки. А после освобождения от крепостного рабства эта дикая страна явила миру невиданные темпы экономического развития. Не на пустом же месте были достигнуты такие результаты. Как народные песни создаются бесконечными повторениями, изменениями и уточнениями, так и, в еще неизмеримо в большей степени, система воспитания молодого поколения формируется в течение многих и многих поколений, нащупывая оптимальный путь к проявлению наиболее полного человеческого потенциала. Это действо производится скорее интуитивно, чем сознательно, но в нем как нельзя более явно проявляется жизнеспособность и величие народа. Традиции, обычаи, верования, бытовой уклад, законы, их соответствие внутренней сущности и истинным потребностям человека, как нельзя более характеризуют это величие. И Россия, видимо, была населена великим народом.

* * *

Но в то время, когда мама Олега родила его от пустого и никчемного мужчины, жизненный идеал которого, в принципе, не отличался от потребностей быка-производителя, в обществе советского государства система воспитания молодого поколения была во многом подменена идеологией, В свою очередь, коммунистическая идеология все дальше отрывалась от реальности. У существующей власти еще хватало сил и возможностей поддерживать мертвые положения ее доктрин на официальном уровне, но в их истинность не верили уже и представители самой верхушки этой власти. И великий народ, глубинная суть его жизни остались без опоры, в подвешенном состоянии. Старые верования, традиции, обычаи были разрушены, а заменители оказались фальшивыми. Естественно, эта духовная невесомость сильнее всего действовала на людей, только входящих в жизнь - молодежь. Духовная пустота стала заполняться суррогатами, возросшими на основе биологических и сиюминутных практических потребностей.

Любящее сердце матери – вот на что мог рассчитывать Олег в такой жизни. Это, конечно, немало. Но горе ребенку, если эта любовь неумеренна или, как говорится, слепа. В обществе, где доминируют проверенные многовековым опытом традиции воспитания, дети даже неразумных родителей имеют немалые шансы для полноценного развития. Но там, где эти традиции потеряны, развитие идет хаотично и непредсказуемо, чаще всего ущербно.

* * *

В принципе, каждый ребенок в потенциале гений. Но в нравственном отношении, по определению одного маститого педагога, каждый ребенок – маленький негодяй. Разумеется, это негодяйство базируется не на убеждении или каких-то соображениях личной выгоды, а на инстинкте. Его биологический эгоизм естественен и безмерен. Задача воспитания как раз и заключается в том, чтобы разбудить душу и противопоставить животному чувству какие-то моральные и нравственные принципы. Полностью, как каждый знает из опыта, избавиться от этого эгоизма практически невозможно – человек всегда любит себя больше, чем других. Не считая, разумеется, слепой родительской любви.

У мамы Олега таковая любовь и проявилась в полном своем развитии. Она больше не выходила замуж, хотя не раз такая возможность представлялась, и полностью посвятила жизнь своему ненаглядному чаду. Для ребенка это чрезвычайно опасная ситуация. Кроме чрезмерной опеки, человек, подчинивший свою жизнь другому, вольно или невольно начинает считать его своей собственностью и навязывать ему свои представления о жизненных ценностях. Добром это обычно не кончается. В крайностях ничего хорошего нет – хоть в любви, хоть в ненависти.

В этой ситуации помочь Олегу мог только случай. Когда отец Николо Паганини в детстве запирал его в кладовке и по 12 часов в сутки заставлял играть на скрипке без еды и питья, любой ребенок из миллионов и миллионов живущих сломался бы, и на всю жизнь возненавидел бы музыку, а скрипку - в особенности. Но случай был на его стороне. Именно этот метод воспитания, - если, конечно это можно назвать воспитанием, видимо, был оптимальным именно для него, для проявления скрытых в нем невероятных способностей. И родился великий гений!

К сожалению, Олегу случай не благоволил. Мама делала все возможное, чтобы воспитать, по ее представлению, незаурядную личность, но что-то не выплясывалось. Она не была, как могут подумать некоторые читатели, совсем уж дурой, клухой, которая потворствует всем прихотям своего ненаглядного отпрыска. Напротив, она вполне отдавала себе отчет, что в воспитании нужна твердость, и была порой требовательна до неумолимости. С семи лет весь день Олега был расписан по минутам, и она жестко требовала выполнения всех намеченных мероприятий. Три года он обучался в музыкальной школе, где в нем воспиталась стойкая неприязнь ко всякой более-менее серьезной музыке. Затем, когда она поняла, что великого музыканта из него не получится, ему в ультимативной форме было предложено заняться спортом. Правда, здесь мама дала ему право выбора. К тому времени, в свои десять лет, Олег имел полуторагодичный стаж заядлого курильщика и перспектива бегать, прыгать или других каких-то подвижных видов спорта приводила его в ужас. Он выбрал пулевую стрельбу.

И дело постепенно пошло. На первых порах Олег по привычке отлынивал, но как-то незаметно втянулся, а потом и увлекся. Появились первые успехи. К окончанию школы он был уже кандидатом в мастера спорта, и, по мнению специалистов, подавал большие надежды. Потом он вспоминал эти годы, как лучшее время своей жизни. Так оно, собственно, и было.

* * *

Тогда он намеревался поступать в институт физкультуры, но мама решила иначе. Она понимала жизнь такой, какая она есть по ее разумению, влезла в долги, сама поехала с Олегом в очень престижное военное училище, нашла, кому дать взятку, и оставила его уже в ранге курсанта. Олег, вполне вероятно, смог бы поступить и сам, на законных основаниях, но мама не хотела рисковать, а он сам в свои семнадцать лет был полностью лишен способности проявлять инициативу. Риск, по представлению мамы, заключался в том, что ее сын мог потерять год своего карьерного роста. В воображении она уже видела его, прибывшего на побывку в офицерском мундире, и живо представляла завистливые охи и ахи соседей и сослуживцев, и прочие, греющие ее душу моменты подобного торжества. Успех сына должен был оправдать все ее жертвы.

Советский Союз, как раз в это время доживал свои последние годы. Метастазы дедовщины поразили не только части регулярной армии, но и проникли в элитные подразделения, в том числе и военных учебных заведений.

* * *

Отбой! В огромном помещении без перегородок, где расположились на ночлег несколько сот молодых мужчин, гаснет свет. Лишь над входом горит синенькая тусклая лампочка. Ее лучи едва освещают лишь ближнюю часть центрального прохода да ближайшие двухъярусные кровати. Все остальное тонет в полумраке. И едва последний офицер покидает казарму, как в этом помещенье начинается иная, неофициальная жизнь подразделения. Офицеры, конечно же, прекрасно осведомлены об этой жизни, которую они сами именуют неуставными отношениями. Но не только не пытаются прекратить или хоть как-то ограничить эти отношения, а в большинстве своем всячески способствуют им. Так проще управлять и добиваться слепого повиновения подчиненных.

К тому же - это уже традиция. Новая традиция, властно вторгнувшаяся на место, опустошенное мертвой идеологией. И это обстоятельство также заставляет отцов-командиров смотреть  сквозь пальцы на позорное явление своей гордой профессии защитника Отечества. 

Как раз в последние два десятилетия дедовщина весело впорхнула в казармы многих военных училищ. В Советском Союзе передовой опыт всегда активно распространялся. Как же можно было упустить такой новаторский метод воспитания. И он полноправно вошел в быт будущего офицерства. Многие на своей шкуре испытали сладости дедовщины и полагали, что солдаты тем более должны в полной мере испытать эту сладость. Такова подлость человеческой натуры, в которой мало у кого хватает смелости признаться.

Но особенно жестоки в такой системе бывают трусливые и низкие души. Беспредел творится как раз ими, у кого два эти качества в душе органично сплетаются воедино.

Олег был неглуп, да и не трус, но, как уже говорилось, начисто лишен инициативы. К тому же, воспитанный без отца, он имел в характере что-то женственное. Мужской коллектив, куда он попал, был ему чужд и даже как-то его коробил. В школе он пользовался авторитетом, так как все знали о его спортивных достижениях. Он полагал, что и в казарме автоматически произойдет то же самое. Именно поэтому еще в полевых условиях он возроптал и попытался оказать сопротивление, когда старшекурсники по традиции ударом бляхой по заднице стали, так сказать, прописывать молодых курсантов на новое место жительства и ставить их на довольствие. Из его протеста, конечно, ничего не вышло. Как говорится, сила солому ломит.

Зато он сразу попал в разряд козлов отпущения. Эта категория явно или неявно присутствует в любом человеческом обществе. Чтобы попасть в нее, не обязательно быть слабым, но, как правило, туда попадают не такие, как все, чем-то выделяющиеся из общей массы. Олег по неосторожности выделил себя сам, а в армии на первых порах это чревато неприятными последствиями. К тому же он не знал жизни, был простодушен и не способен смирять гордыню. Каждый раз при общении со старшекурсниками он не проявлял должного смирения, и всякий раз таковая его внутренняя сопротивляемость не оставалась без последствий. Несколько раз после отбоя его поднимали и избивали в каптерке.

Особенно невзлюбил его сержантик с третьего курса. Плюгавый внешне и подлый душевно, он находил какое-то садистское удовольствие в травле беззащитного салажонка, который вызывал общее неудовольствие. Измываться над ним можно было совершенно безнаказанно. Тем более что его раздражала и статность Олега, и несломленное достоинство, которое проглядывало даже в унижениях, которыми сержантик с несколькими такими же подонками еженощно подвергали его.

Кульминация наступила, когда они решили ввести в практику неуставных отношений опыт, как они полагали, «лагерной зоны» пенитенциарной советской системы. Олег должен был послужить расходным материалом для внедрения этого опыта. Они не очень и скрывали, что собираются «опустить» непокорного салажонка. Конечно, не все одобряли эту гнусную затею, но и вступиться никто не захотел. Сержантик не подозревал, что в «зоне» за такой беспредел он рисковал сам быть «опущенным». Но высшее военное училище - это вам не «лагерная зона», здесь другие порядки.

Как-то так получилось, что Олег заранее узнал об этом намерении. Это было последней каплей. Он уже давно был сломлен, и только гордость не позволяла ему скулить. Даже побои он принимал с внешней невозмутимостью, что и принимали за надменность. Выхода он не видел, а принять какое-то неординарное решение не был способен. Его всю жизнь приучали плыть по течению, он плыл, даже не пытаясь что-то изменить собственными усилиями. Он ожидал, что помощь должна придти сама собой, но она не приходила.

 И в этой ситуации он не нашел ничего лучшего, как покончить с собой. В тот же вечер, после отбоя, когда погас свет, Олег торопливо под одеялом вскрыл себе вены на обеих руках и с облегчением стал ожидать перехода в мир иной.

Подвела его торопливость, так как на правой руке рана оказалась недостаточно глубокой, а спас все тот же плюгавый сержантик, который минут через пятнадцать заявился, чтобы в очередной раз вытащить Олега в каптерку на правеж. У кровати с руки, выброшенной из-под одеяла, уже натекла лужа крови. Сержантик в этой луже поскользнулся и шлепнулся во что-то липко-вязкое. В первый момент он ничего не понял – в полусумраке ему показалось, что ладонь испачкана какой-то черной жидкостью. И только приглядевшись, увидел, что с откинутой руки его протеже тонкой струйкой продолжает стекать в лужу эта жидкость, он все понял. И испугался.

* * *

Потом испугались многие. И командир взвода, и командир роты, и начальник курса, и начальник училища. Разумеется, их испуг ни в какой степени не обусловливался заботой о судьбе курсанта. Их обеспокоенность жизнью Олега всецело диктовалась мыслями о возможных последствиях в случае его кончины на судьбу и карьеру собственную. И правильно – таковы реалии человеческой натуры. Своя рубашка всегда ближе к телу.

К счастью, Олег выжил. Инцидент удалось легко замять, а последствия погасить внутри. Сор из избы не был вынесен. Дисциплинарные взыскания от начальника училища получили все командиры, имеющие отношение к данной внештатной ситуации. Наказан был даже садист сержантик – пять суток гауптвахты – наказание, которое подтвердило правильность его воспитательных мер в отношении молодых курсантов. Просто в этот раз ему попался какой-то слабонервный тип. И он продолжал ревностно внедрять методику неуставных отношений до окончания училища, а потом, будучи уже офицером - и в регулярных частях армии. В последнюю чеченскую кампанию, уже в ранге капитана, он отличился тем, что торговал оружием с боевиками, и был схвачен за руку. Но и тут решили не выносить сор из избы, и просто перевели его куда-то в глубь России с понижением в должности.

* * *

Да и то сказать, что уж такого особенного он сделал? Российские реформы сконструированы таким образом, что каждый, кто имеет хоть какой-то допуск к материальным ценностям, имеет также возможность сколачивать первоначальный капитал. Это правило несет в себе не только практический смысл, но и имеет глубокую нравственную подоплеку. Оно хоть и неписано, но насквозь пропитано духом посткоммунистического общества, где нажива и стяжательство возведены в ранг самых похвальных деяний. Новая мораль гласит: если человек имел возможность украсть и не украл, он достоин самого глубокого презрения. Обогащайся любым способом, и если нет возможности украсть, попытайся заработать честно. Впрочем, для честного способа обогащения у нас все возможности перекрыты. Зато какие перспективы для мошеннических операций. Все ветви власти к вашим услугам! Все берут, все дают, никто не спрашивает, почему живешь не по средствам. Даже если посадят – не беда! Отсидишь срок и вернешься к своему наворованному богатству. Конфискацию, как меру пресечения коррупции, наши законодатели благоразумно игнорируют. Ведь она, не дай Бог, и их самих может коснуться. Рыльце-то в пушку и у большинства из этих народных избранников. А народ помалкивает – видно, поддерживает.

Где вы еще найдете такое раздолье для реализации алчности?! Где еще так умело и беззастенчиво поощряется воровство?! Естественно, мог ли в таких условиях герой с садистскими наклонностями удержаться от возможности поживиться за счет противника. Говорят, что и на новом месте он успешно ворует, завоевал в городке, где дислоцируется его часть, авторитет, собирается уволиться и баллотироваться на пост мэра. Судя по его прошлым заслугам, должен победить. У нас таким везде дорога. Но это уже другая история.

* * *

Олег же, после выздоровления был отчислен из училища и направлен в часть проходить срочную службу. Но и там дела у него не заладились. Он был сломлен, подавлен, а нужно было как-то вживаться в новый коллектив, на основе приобретенного опыта строить отношения со старослужащими. К сожалению, дедовщина процветала и здесь, хотя, как это ни странно, не в таких жестких формах, как в училище. Но Олег уже не был способен жить в армейском коллективе. Он, как уже говорилось, был начисто лишен инициативы, не умел самостоятельно принимать решения, как-то корректировать свое поведение применительно к условиям существования.

И новая попытка суицида не заставила себя ждать. Но и в этот раз она оказалась неудачной. В последний момент его успели вытащить из петли. На этом его воинская служба и закончилась. Его комиссовали. Расчеты и рассуждения его мамы оказались, выражаясь шахматным языком, некорректными. Она полагала, что ее сын, приученный ею к дисциплине и умеющий метко стрелять, очень даже вписывается в стандарт воина, защитника Отечества. Оказалось, что это далеко не так. Российской армии такие воины оказались не нужны. Да и тонкая душевная организация в условиях жизни армии была обременительна и неуместна. И ее (мамы) представления о дисциплине, как выяснилось, были ущербными. Какой прок от такой дисциплины, если она подавляет самое главное для развития качество – способность к инициативе!

* * *

Понятно, что Олег вернулся совсем другим человеком. Собственно, его привезла мама, для которой все произошедшее с сыном, возможно, было не меньшим кошмаром, чем для него самого. Весь смысл ее жизни рушился вместе с крахом карьеры сына. Но оставалась беззаветная материнская любовь, и она снова, со свойственной ей энергией и инициативой, принялась хлопотливо устраивать его жизнь на том сократившемся плацдарме возможностей, которые оставались после убийственной записи в военном билете о его психической неполноценности.

Но Олегу ничего не было нужно. В его надломленной душе была пустота. Единственное, чего он хотел – забыться. Разумеется, очень скоро появились товарищи, которые охотно, а некоторые и с вожделением, разделяли это его желание. Все чаще он стал приходить домой в подпитии.

Через год он женился. Вернее, его женила мама. Девочка, с которой он дружил еще со школы, была в него страстно влюблена, и потому душевное состояние Олега ее как-то не очень интересовало. Мама опять, несмотря на скромные доходы рядового врача поликлиники, влезла в долги, но устроила довольно пышную для их круга свадьбу – чтобы не хуже, чем у других.

Еще через год родилась дочь. Счастливы были все, кроме Олега. Даже для собственного ребенка в его выжженной душе не осталось приемлемого места. Он жил как бы по инерции, не видя смысла, не ощущая никакой нравственной опоры. И душа его постепенно черствела.

* * *

Это было как раз время Великих Перемен. Страна преодолевала крутой вираж, и центробежная сила выбрасывала на обочину слабых и совестливых. За вчера еще общенародную собственность развернулась свирепая борьба между представителями властных и криминальных структур. Мошенники всех мастей на глазах седели от перенапряжения и алчности. Такого золотого времечка для применения своих способностей никто из них не мог предположить даже в самых заветных мечтах. Но и рядовые граждане не остались в накладе. Массовая безработица одарила тех, кого тяготила трудовая деятельность, убедительной мотивацией для безделья. Многие стали жить легко и бездумно, по принципу: день прожит, и ладно, - а завтра Бог тоже пошлет что-нибудь…. И в самом деле, то ли Бог, то ли еще кто, но забота о таких верующих проявлялась неукоснительно. На выпивку деньги всегда находились.

Олег скоро стал здесь своим человеком. Несколько раз мама устраивала его на работу, но более двух недель он нигде не задерживался. Работа, как правило, была тяжелая, грязная и не денежная, так что его доводы звучали довольно убедительно, когда жена с мамой попрекали его за безделье. Такой образ жизни не то чтобы ему нравился, но стал привычным. Привычной стала и ежедневная выпивка.

Так прошло несколько лет. Любовь, которую питала супруга к Олегу, постепенно сменилась стойкой неприязнью, и в один прекрасный момент она сообщила, что уходит к другому и требует развода. Сообщение это задело только маму. Но и она своим трезвым умом давно понимала, что рано или поздно это случится. Ей оставалось только нести свой крест.

После развода в жизни Олега практически ничего не изменилось. Но через месяц он с одним из своих собутыльников попытался ограбить бар. Сделано это было неумно, в пьяном состоянии. Они загнали работниц в подсобку, набрали сумку спиртного и тут же сели распивать бутылочку. В подсобке был телефон и, естественно, их тут же задержали. Грозил срок.

И опять мама пустилась во все тяжкие, чтобы не дать окончательно погибнуть своему несчастному чаду. Да, именно так теперь она определяла его судьбу. Она в очередной раз влезла в долги, заплатила следователю, сколько он требовал, служащие бара, молодые девчонки никаких претензий не предъявляли, и Олег оказался на свободе.

Вот тогда она и обратилась к своему брату, Владимиру Леонидовичу Сиротину, за помощью.