ДЬЯВОЛЬСКИЕ ШАЛОСТИ (роман, продолжение 14)

***

Направляясь к дяде, Олег испытывал двойственное чувство. С одной стороны, он его побаивался, с другой – испытывал искреннее уважение и благодарность. Именно Сирота заставил его поверить в себя, вернул хоть какую-то часть уважения к себе, как бы снова вдохнул в него жизнь. Но и бояться его было за что. В глазах самых близких членов группировки, охранников, когда он приходил в ярость, плескался ужас. А со многими из них Олег уже был знаком, и знал, что они сами на кого угодно могут навести страх. Краем уха он слышал о его диких расправах, но вслух об этом предпочитали вообще не говорить. Несколько раз он и сам испытывал его неудовольствие, и ощущение было не из приятных. Казалось, никакие человеческие слабости ему не свойственны, и, по-видимому, он презирал эти слабости в других. Во всяком случае, сочувствия от него ожидать не приходилось.

Когда Олег приехал в этот огромный город из своего захолустья, суровость и неприветливость дяди снова всколыхнули в его душе чувство безысходности и бессмысленности жизни. Правда, Галина Иосифовна, а потом и Антон отнеслись к нему по-родственному, с сочувствием. Тем более он немного успокоился, когда Тетя Галя выразила удивление тем обстоятельством, что Сиротин встретил своего двоюродного племянника с необычайной теплотой. Олег только удивленно поднял брови.

- Да, да! - уловив это движение, подтвердила Галина Иосифовна, - Ни разу еще тебя не облаял, как следует.

По меркам Сиротина это очень даже благосклонное отношение. Так что, если он раскричится на тебя, не бери в голову – это в порядке вещей.

Галина Иосифовна за глаза всегда называла мужа по фамилии.

***

А вскоре Олег понадобился Сироте для выполнения чрезвычайно важного и деликатного поручения, о котором говорилось выше. Мысль использовать Олега пришла к Сиротину неожиданно, когда он случайно узнал о его прошлых стрелковых успехах. Об эгом его увлечении не подозревал даже Антон, с которым у Олега сразу же завязались довольно дружеские отношения.

Сирота пригласил Олега к себе в кабинет и наедине между ними произошел следующий разговор:

- Слыхал, ты стрелять умеешь?

- Когда-то, вроде, получалось, - смущенно улыбнулся Олег. – Но я давно уже этим не занимаюсь.

- А чего так? Занятие-то полезное.

- Да, так уж сложилось…. Вы же знаете….

- Что я знаю? – глаза Сироты налились свинцовой тяжестью. – Что ты оказался позорным слабаком? Породу нашу позоришь!..

- Что я мог сделать? – воспоминания мгновенно всколыхнулись в его сознании, и глаза стали, как у побитой собаки, грустными и виноватыми.

- Убить надо было пса, а лучше нескольких, которые больше всех тебя доставали. Раз решил уходить в мир иной, прихвати с собой кого-нибудь, все веселее будет в пути!..

Олег молчал и прятал глаза. Сказать было нечего. Да и, судя по свирепому выражению лица дяди, что-то объяснять было бесполезно – возражения не принимались. А о душевной слабости тут вообще не следовало даже заикаться. Сирота все о нем знал - мать, видимо, подробно обо всем написала.

***

- Знаешь, кто был твой прадед, а мой дед - Сиротин Иван Григорьевич?

- Мать рассказывала. Казак, в гражданскую погиб….

- Погиб! – презрительно передразнил Сирота. – Много твоя мать знает! Да, был казак, но не просто казак, а командовал сотней у барона Унгерна. Там, в Монголии где-то, и сложил голову. Вот он, рассказывала мне бабка, своим обидчикам никогда не прощал. Поэтому и Советскую власть так ненавидел и сражался с нею до конца. Его младшего брата, Петра, тоже, считай, нашего прадеда, красные убили еще в семнадцатом, во время октябрьских событий, в Питере. Вот он и не мог простить. Характер был железный. Говорили, что он, когда ухаживал за своей будущей женой, твоей прабабкой, а моей бабкой, Ксенией Васильевной – она умерла, когда мне было семь лет... Так вот, он будто бы ей пообещал: мол, в обиду никому не дам, сам буду обижать! – На лице Сироты промелькнула ехидная ухмылка. – Сам понимаешь, от такого обещания ни одна женщина не устоит. Не устояла и она. И хотя ее сватал один очень богатый купец, она и сама была из богатой семьи и очень красива в молодости – у нас есть где-то фотография – предпочтение отдала нашему предку. Вот какие люди в нашем роду были! По семейному преданию наши предки служили в ватаге у Степана Разина, ходили с Поярковым на Амур. А ты род позоришь! Вены резать!.. Каких-то козлов испугался! Хитрым надо быть к тому же!.. Можно сделать вид, что убьешь - решимость только надо показать в нужном месте и в нужное время, чтобы поверили все. Впрочем, это не для тебя….

Олегу сказать было нечего. Он и без того давно считал себя ничтожеством, а жизнь свою никчемной и пропащей. Но дядя неожиданно перевел разговор на другую тему.

***

- Нужно сделать один выстрел. Точный. Прострелить голову одному козлу. Серьезному человеку.

Олег не верил своим ушам. Дядька предлагал ему то, о чем в глубине души он мечтал. Стать нужным для Сиротина, войти в его дело, реабилитировать себя за все неудачи, за прошлый позор. Оправдать, хоть и с опозданием, надежды матери, не быть никчемным человеком в глазах дочери, когда она подрастет и станет интересоваться, кто ее отец. Все это мгновенно пронеслось у него в голове. Но тут же всегдашняя неуверенность властно вторглась в его мысли:

- Но я давно не стрелял. Не знаю, справлюсь ли? – промямлил он. – Да и винтовка нужна хорошая, с оптическим прицелом….

- Ты, в натуре, совсем тупой, что ли? – глаза Сироты снова налились свинцом. – Я не знаю, что говорю?! Все тебе будет, все покажу, расскажу, что можно, подготовлю. Но произвести выстрел должен ты. Просто больше некому. Я имею в виду тех, до кого не могли бы докопаться. А ты серый мышонок, кто о тебе подумает? Ты здесь, случайно никому не болтал, что стрелял когда-то?

- Нет, никому. Да я и сам уже забыл, что когда-то подавал надежды, - Олег грустно улыбнулся.

- Это правильно. А сделаешь дело, должен забыть еще крепче. Хоть пьяный, хоть под наркотой, нужно сделать в мозгу зарубку, что стреляешь ты, как все – никогда не попадаешь туда, куда целишься. От этого будет зависеть твоя жизнь. Иди и подумай до завтра. Можешь отказаться, я не обижусь. Но о нашем разговоре никто не должен знать. Цена - твоя жизнь.

Олег внезапно успокоился. Откуда-то, как будто извне, пришло осознание того, что это, действительно, может быть, единственный шанс совершить поступок, возможность хотя бы на некоторое время перестать быть тем нерешительным и безынициативным существом, которое он презирал сам. Тем более, что инициативы от него и не требовалось. В этот момент он совершенно не думал о том, кого ему придется убить, что это за человек, в чем его вина? Он мыслил только о своих проблемах.

- Не надо до завтра, я согласен.

***

Сирота пристально посмотрел на него:

- Не боишься?

- Какая разница, боюсь – не боюсь, я сделаю все, что надо! – в голосе Олега также внезапно обозначилась твердость. 

Он не привык принимать решения, с детства это за него делала мама. Собственно и сейчас его решение означало только то, что он самостоятельно сделал усилие перейти из одного течения в другое. Но и это было для него внове и сразу приподняло его в собственном мнении.

- Смотри, предупреждаю тебя, как родственника, - Сирота говорил с несвойственной ему предупредительностью, - назад хода не будет.

- Я догадываюсь.

Олег был неглуп, но совершенно не представлял, куда он сует свою непутевую голову. По логике такого рода дел он подлежал немедленному уничтожению сразу после выполнения задания. Его спас не то чтобы случай, но непредсказуемый характер его дяди и все та же логика. Родственные чувства, разумеется, не остановили бы Сиротина, тем более, что чувств, как таковых, он и не испытывал – было просто рассудочное понимание родственных связей. И на первых порах в его расчетах Олег должен был умереть. Но потом он рассудил, что внезапное исчезновение родственника сразу после смерти Камала кое-кого наведет на мысль о связи этих событий – проницательных людей в криминальном мире предостаточно. Начнут копать и докопаются. Поэтому все должно остаться без изменений.

***

Кроме того, в глубине души Владимир Леонидович Сиротин презирал всех. Соседей и родственников, правительство и президента, верующих и неверующих, мусульман и евреев, образованных и невежественных, предпринимателей и бомжей, проституток и добропорядочных женщин – то есть, всех без исключения. В этом отношении библейскую заповедь «не сотвори себе кумира» он соблюдал свято. Особое место в этом ряду, как это ни странно, занимали его соратники по криминальному бизнесу, и вообще весь криминальный мир в совокупности. Может быть, потому, что знал его он лучше других.

Так или иначе, но, играя в этом мире заметную роль, он глубоко его ненавидел, хотя и вынужден был подчиняться его законам. Возможно, поэтому и ненавидел. Дух противоречия ненасытно терзал его душу и при всяком удобном случае, он, потворствуя ему (духу), действовал вразрез с этими законами.

Как-то в сауне, где отдыхала теплая компания авторитетов, Камал спросил его, читал ли он «Крестного отца».

- Ну? – угрюмо ответил Сирота.

Книг, как уже говорилось, он не читал, но никогда не признавался в этом. Вопрос Камала был ему неприятен, как и сам Камал, но он, конечно, не подал виду. В данном случае он знал, о чем речь, так как несколько раз смотрел этот фильм.

Камал пояснил свою мысль:

- Пора нам действовать по заветам Корлеоне старшего, - сказал он назидательно. – Мы занимаемся бизнесом, и всякие сантименты неуместны. Мы должны действовать строго рационально.

- Под сантиментами ты имеешь в виду понятия?

- И понятия тоже. Если они мешают бизнесу, иногда их можно и отодвинуть в сторону. Нет, ты не подумай, что я готов кинуть братву, - тут же поправился он. – Основные принципы остаются в силе – общаг там и прочее. Но время сейчас другое, и кое-что требует пересмотра…

***

«Ишь ты, паскуда, как запел! - подумал тогда Сирота. – И это вор в законе! Сладко жить захотел!..».

Потом, когда он строил план в отношении Олега, этот разговор вспомнился ему, и острый приступ неприязни ко всем этим законам и правилам криминального мира, сицилийской мафии, бизнеса, их практичности, всколыхнулся в его душе. «Казаки всегда жили по своим законам, и выживали, и побеждали, - раздраженно думал он. – И мы будем действовать по-своему. Корлеоне нам не указ!».

Единственно на кого Сирота не распространял свое презрение, были предки-казаки. Только их он считал настоящими людьми, а жизнь их благородной и честной. И в своем плане против Камала с использованием Олега он полагал, что действует по заветам предков, вопреки правилам окружающего его мира. И сознание собственной независимости, оригинальности и даже благородства грело ему душу. Он, разумеется, оставлял за собой право, если ситуация начнет развиваться не по его сценарию, убить Олега. Но это обстоятельство в его понимании ни в коей мере не умаляло, как он полагал, чистоты его помыслов.

***

Так или иначе, но его план прошел без сучка и задоринки, может быть, именно потому, что с профессиональной точки зрения был уязвим и несовершенен. Безынициативный Олег в точности выполнил все инструкции, которыми его снабдил дядя. Винтовка с оптическим прицелом была припрятана у Сироты еще со времен Советской власти. Она досталась ему по случаю и была абсолютно чистой. О ней никто не знал, и из нее не было сделано ни одного выстрела. Олег целую неделю в одиночестве пристреливал ее на глухом зимовье. Ни один человек, кроме них двоих, даже не подозревал о готовящемся, как его называл Сирота, акте возмездия. Все подготовительные мероприятия выполнял он сам, лично, что с профессиональной точки зрения было большой глупостью. Но Сирота знал, что делал. Конечно, риск был. Зато все элементы плана он представлял в мельчайших подробностях. И Олег получил безукоризненные инструкции.

В ту ночь Олег пролежал на крыше высотного дома почти два с половиной часа. Он следил за одним из окон дома напротив, через улицу, в глубине двора. Окно было задернуто тяжелыми шторами, но узкая щель между ними все же оставалась. В этой квартире у своей любовницы гостил Камал. Расстояние было чуть более ста метров.

Олег, как это ни странно, почти не волновался. Ночь была темной, но, к счастью Сироты и Олега и к несчастью для Камала, почти безветренной. Опытные стрелки знают, что ветер может существенно повлиять на точность выстрела.

Голова Камала только на секунду обозначилась в щели между шторами, но Олегу этого хватило. Пуля калибра 7,62 мм вошла в верхнюю часть височной кости и вышла с другой стороны чуть ниже. Траектория была нисходящей. Рана оказалась, по медицинской терминологии, несовместима с жизнью.

***

Утром официальный водитель Сиротина забрал Олега с берега Шашского озера в четырех километрах от места громкого убийства. Предыдущим вечером он же и привез его сюда порыбачить. И улов оказался неплохим – Олег с детства любил это дело.

Хоронили Камала с помпой. У могилы собрались криминальные авторитеты чуть не со всей России. Кое-кто прилетел даже из-за границы. Проникновенную, полную угроз неведомому убийце речь произнес Сирота. Его, конечно, подозревали, но ни с какого боку подступиться было невозможно. Никто ничего не видел, никто ничего не знал. Найденная винтовка тоже ничего не прояснила. Она нигде не фигурировала, и след ее терялся где-то в далеком прошлом.

С тех пор между дядей и племянником установилась внешне ничем не обозначаемая, но только ими ощущаемая доверительность. Не только Сирота оценил выстрел, произведенный Олегом. И милицейские, и криминальные специалисты ломали голову, кто бы это мог быть. Мнение было единодушным – высокий класс!

И отношение Олега к самому себе тоже претерпело изменение. Он как бы сразу наконец-то повзрослел. Появилась внутренняя уверенность в своих силах. Пессимизм, постоянно гостивший в его душе, начал постепенно рассеиваться. Жизнь продолжалась, и не казалась такой уж бессмысленной.

***

Правда, некоторое время он испытывал какой-то смутный дискомфорт от сознания того, что стал убийцей. Но шум, поднявшийся вокруг этого события, средства массовой информации, да и просто разговоры в кругу членов сиротинской группировки, с которыми Олег общался очень тесно, будучи официальным курьером дяди, убедили его, что Камал получил по заслугам. На его совести, как писали и говорили расхрабрившиеся после смерти авторитета журналисты, было столько смертей и грязных дел, что возмездие настигло его совершенно справедливо. Это еще больше подняло планку самооценки Олега.

Однако особенно заноситься ему не приходилось. Сирота время от времени в своей жесткой манере напоминал ему, что он в безопасности до тех пор, нока не вызывает подозрений. А Олег, хотя и не был непосредственным свидетелем, но хорошо знал о тех жестоких расправах, которые производились по приказу дяди с провинившимися. И в любом состоянии он помнил об этом.