ПАДАЛКО А.Е.: ГОРЕТЬ, ЗАЖИГАЯ ДРУГИХ. 22. ЛЮБОВЬ

ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ

С Витькой творилось  что-то непонятное. Такого никогда не было. почему-то ни с того ни с сего он стал стесняться Галю, с которой, в общем-то, никогда толком не разговаривал. Просто дела до неё никакого не было. А тут вдруг как вор какой глаза прячет, краснеет, словно напакостил что. "Чего она привязалась"! Но Галя и не думала привязываться. Она просто не понимала, почему он краснеет и прячет глаза.

В столовой Лёшка перехватил Витькин взгляд и не понял, почему тот сменился с лица, когда глянул на Галю Воронину:

– Ты чего?

– Ничего.

Обгладывая селёдку, Лёшка непонимающе пожал плечами…

Наступил март. Однажды Витька подстерёг Галю, когда та возвращалась со своей подругой Оксаной Пайхайсан с лыжной прогулки. И встав на её пути,  с чувством выпалил:

– Галя, давай дружить!

Девчонки опешили. Оксана спряталась за спину Гали и хихикнула в кулак. А Галя спросила удивлённо:

– Как дружить, Витя?

– По самому честному, по самому хорошему! – запальчиво  объяснял Витька. – Ты чего не поняла, я тебе помогу. Я чего-то не смог – ты помоги. По-товарищески.

– Но ведь мы с тобой и так товарищи! Пусти.

Витька несколько  секунд размышлял, отойти в сторону или нет,  представлял, как она плохо  о нём сейчас будет думать. И сошёл с её пути.

Девчонки, переговариваясь, направились к интернату. Однако Витька и не думал отступать  со своей дружбой. Он забежал вперёд и, как столб, снова вырос перед ними.

– Ну, что тебе ещё? – недовольно спросила Галя. Оксана, еле сдерживаясь, хохотала за её спиной. Она когда-то дружила с Ключевским, пока того не определили в спецшколу.

– Давай дружить, говорю! – угрожающе наступал Витька и попросил с надеждой. – Ну, по самому хорошему!

– Ты чего!? – так и не поняла Галя и, обогнув его, пошла к двери.

Как оплёванный, стоял он, тоскливо глядя ей вслед. О сколько б он отдал за одну её улыбку в его адрес! Если б она сказала "Переставь эту сопку на то место" – и он бы безропотно дни, месяцы, годы переносил  эту сопку на другое  место. За километр. Лишь бы только она обратила на него внимание. Если б только она  сказала "Доберись на своей собственной ракете до Луны, и я стану тебя замечать", он бы добрался. Он бы сутками не вылазил из библиотеки, изучал книги по космонавтике, изучал существующие  двигатели и топлива. И в конце концов построил бы свою ракету.  Построил и полетел  к Луне только для того,  чтобы она обратила на него  внимание. О сколько у него сейчас энергии! О если бы  её направить в нужное русло! Но Галя не сказала ему этого.

И Витька продолжал тягостно переживать случай  со своим дурацким  предложением о дружбе. Ему казалось, что не только Оксана, но и Галя, и вся школа, и вся земля теперь  смеются над ним.

Утром следующего дня Витька Бобров не пришёл  на уроки. Не пришёл он и на другой день. И на третий. Его искали везде и не нашли. Даже Береговой,  его лучший друг Лёшка Береговой, не знал,  где он. Оксана и Галя таили полное молчание. Никому ни слова. Лишь только на четвёртый день Витька  неожиданно заявился в школу, тихо сел за парту и просидел все уроки, не выходя из класса даже на большую перемену.

Когда он направился в общежитие, то весело переговаривавшиеся  мальчишки, смеющиеся по поводу и без повода девчонки  словно по сердцу резали ему. Ему чудилось, что на него  все указывают пальцами, взглядами, что смеются  обязательно с него, что говорят о нём.

Лёшка никак не мог к нему подступиться. Витька отталкивал его:

– Пош-шёл! С ними заодно, да?!

Потом неожиданно взрывался:

– Я должен, понимаешь, должен окончить восемь классов!

– Ну и кончай на здоровье, кто тебе не даёт. В Зиговку ездил?

Витька кивнул.

– Что произошло? – допытывался Лёшка. – Я вроде тебе не насолил.

– А… ладно, – отмахивался от чего-то своего Витька и продолжал  в одиночку переваривать своё горе.

– Ну, скажи…

Витька остановился, посмотрел  на него в упор:

– Надо мной смеются?

– С чего ты взял?

– Честно скажи!

– Дурак. Что им, мало из-за чего смеяться, что ли!

– Галку видел?

– Воронину? Видел, а что?

– Как она?

Лёшка непонимающе пожал плечами:

– Нормально. Как всегда.

– Ничего никому не говорила?

– А что она должна говорить?

– Клянись, что никому не скажешь?

– Ну, вот ещё!

– Клянись!

– Вот-те крест, никому не скажу!

– Я ей дружбу предлагал.

– Зачем?

Витька пожал плечами:

– Не знаю.

Вторую неделю в городе свирепствовал грипп, да не какой-нибудь, а заграничный. Гонконгский. Сначала он прошёлся по магазинам, потом – по учебным заведениям, автопаркам, почтам, кинотеатрам. Все больницы города были переполнены. Люди глотали всё, что попадалось под руку, начиная от тетрациклина и кончая касторкой.  Другие вели  запоздалую профилактику, нажимая на лук и чеснок. Третьих лечило  время. В числе третьих был и я. Ещё вчера тёр слезящиеся глаза, боялся смотреть на электрическую лампочку и стоически боролся, чтобы не чхнуть, а сегодня вот дежурю по интернату, потому что и здесь иностранец вызвал эпидемию. Болела треть воспитанников.  Ребята лежали в своих спальнях, от них почти не отходили врачи. Каждые два-три часа к общежитию подъезжала "скорая помощь" и увозила тяжелобольных.  И в этой критической обстановке дело доходило порой до анекдота.

– Четыре двенадцать, пожалуйста, – гундосил я  в трубку, вызывая больницу.

– Что, что? – переспрашивала телефонистка.

– Четыре двенадцать.

– Ну, знаете! Не мешайте работать!

Я не отходил от телефона.

– Если будете и  дальше безобразничать, я отключу ваш телефон.

– Девушка, я же прошу не водку, которая по 4,12, мне нужна больница.

Как потом выяснилось, грипп прошёлся и по телефонной станции, где на работу временно взяли тех продавцов штучных  отделов, которые когда-то работали связистами. Потом всё-таки сообразил, что к чему и просил уже не номер, а учреждение.

Не успел утихомириться  заокеанский  гость, как волна новой эпидемии захлестнула школу. Пятков и другие  продолжали шастать по помойкам и приносить в интернат всякую ерунду. И, видимо, занесли опять дизентерию. Занятия были прерваны.

На весенних каникулах  никто домой не поехал.  В школе-интернате установили строжайший карантин. Витька Бобров оказался  в гуще событий. И как отъявленный дизентерийщик он возлегал в своей спальне с температурой, близкой к 42 градусам. Лёшка дежурил у его  постели. Витька метался в страшном жару и никакие аспирины и пирамидоны ему не помогали. Он не знал, что несколько раз к нему приходили сёстры Воронины, справляясь о его здоровье…

Было яркое солнечное утро конца марта, когда сквозь  жёлтую пелену,  застившую глаза, в приоткрытую форточку Витька увидел белоснежных лебедей. Нет, не лебеди это, а облака в бирюзовом небе. Плывут себе и  плывут. Он приподнялся на локте, дотянулся подбородком до подоконника и застыл в этой позе.

– А где снег? – спросил удивлённо. Наверно уже и подснежники зацвели.

На подоконнике  стоял букет с лопающимися бутонами багульника.

– Ты принёс? – спросил Лёшку.

– Галка Воронина.

– Галя?

Лёшка кивнул, обрадованный выздоровлением друга, и тут же поделился хорошим известием:

– Из Москвы посылку получили. С гранулами. Опыты опять вести будем… Алексей Егорович новую установку готовит. Из Благовещенска баллон с гелием привезли. Десять килограммов!..

И Витька поднялся с постели на страшно ослабевшие ноги.