Автор – Шиманский Василий Иванович
В одна тысяча девятьсот тридцать шестом году (1936 г.) отец достроил свой дом, а к зиме наша семья переехала в него. Дом был из брёвен, размером пять метров на шесть с пятью окнами. Были сени, но пола в сенях не было. Из дома в темноту опускалось несколько ступенек. Внутри дома были две перегородки, которые отделяли кухню от прихожей и прихожую от зала.
Из раннего детства мне запомнился такой эпизод. Я, встав на цыпочки, вцепился руками в крышку кухонного стола и пытаюсь посмотреть на то, что там лежит, но у меня ничего не получается. Плачу от обиды и думаю: «Когда вырасту, сам достану со стола всё, что захочу».
Мне купили сандалии на твёрдой подошве. Когда надел их, первое, что пришло мне в голову – заглянуть на кухонный стол. Подойдя к нему, встал на цыпочки. Моей радости не было придела — увидел поверхность стола и с гордостью подумал: «Я уже большой и теперь без маминой помощи могу взять сам со стола всё, что захочу».
При входе в дом, у самого порога, стояли скамейка с вёдрами и кадушка с водой. Своего колодца у нас не было, воду мы носили от соседей, у которых была смешная фамилия — Бунько. С левой стороны от входа в дом, располагалась кухня. Кухонное окно смотрело на восток.
Когда по утрам вставало солнце, его лучи заглядывали сначала в это окно, а потом во все остальные. Печка, отделанная чёрным железом, обогревала весь дом. На кухне была плита, на которой мама варила еду для семьи и варево для коровы и поросёнка.
Эта печка противоположной стороной выходила в спальню. Между ней и стеной было небольшое пространство, в котором в кухне на стенке висела посудная полка, а ниже неё лежали дрова.
Со стороны спальни на стене была вешалка, на которой висела вся наша зимняя одежда. Когда мы играли в прятки, часто прятались под этой вешалкой.
За печкой стояла деревянная кровать, на которой вместе с сестрёнкой Наташей спал я. Наташа старше меня на два года.
Папа и мама родились и выросли в деревне, к земле они приросли пупком, но жизнь диктовала свои неписаные законы – папа стал рабочим и в деревню больше не вернулся.
Он самоучкой познал плотницкое ремесло и столярное дело, у него были, по выражению друзей и соседей, "золотые руки".
Кровать родителей стояла у стенки, на которой висела вешалка. Эту красивую по тем временам железную кровать родители привезли из прииска, где купили её на золото. В доме стены белили известью, но чтобы об неё не пачкалось постельное бельё, над родительской кроватью повесили ткань, подрубленную на машинке. На этой ткани был рисунок в виде огурцов. О коврах тогда я ничего не слышал и никогда их, ни у кого не видел. Кровать, на которой спали родители, от зала отделяла ширма.
У перегородки стояла, привезённая из Златоустовска, швейная ножная машинка системы «Зингер». Я любил крутить на ней педалью колесо, за что не раз мне «влетало» от мамы. В спальне на потолке в балку был вбит крюк, на который за кольцо подвешивалась детская кроватка. Мама называла её «зыбкой». В этой «зыбке», по словам мамы, спал когда-то я, а после меня мой младший братишка Геннадий.
Мама вставала рано, готовила отцу завтрак, а после его ухода на работу, занималась домашним хозяйством. На производстве она не работала, а воспитывала нас – тогда троих детей. Сколько себя помню, родители всегда держали курей, поросёнка и корову.
В прихожей, около перегородки, стояла деревянная кровать, на которой спала папина мать – бабушка Евдокия. У окна с правой стороны от входа в дом стоял большой кованный железными полосками зелёный сундук, в котором хранили постельное бельё и одежду.