С ПРИЗВАНИЕМ НАЕДИНЕ

Учителя «плачутся» не столько из-за денег, сколько из-за сочетания низкой зарплаты с унизительными условиями труда

Несколько лет назад ректор одного известного языкового вуза на вопрос преподавателей о повышении зарплат заявила: «Не сомневаюсь, что преподаватели такого престижного вуза, как наш, найдут возможность заработать. А если кто-то из вас не найдет такой возможности… что ж, принесите мне заявление, что вы нуждаетесь, и я рассмотрю ваш вопрос в индивидуальном порядке».

Эта уважаемая дама не могла наверняка знать, что спустя годы подобную рекомендацию даст преподавательскому сообществу председатель Правительства России Дмитрий Медведев. Но будучи вхожа на закрытые совещания высокого уровня, она, вероятно, знала, что логика «свободного рынка» развивается в нашей стране именно так.

Что именно посоветовал Медведев? «Учитель, преподаватель — это призвание. А если хочется деньги зарабатывать — есть масса прекрасных мест, где это можно сделать быстрее и лучше. Тот же самый бизнес. Но вы же не пошли в бизнес, как я понимаю? (Обращаясь к задавшему вопрос педагогу из Дагестана). Ну вот».

В чем прав председатель правительства?

Он совершенно прав в том, что для людей, избравших стезю педагогики, материальный стимул не является первостепенным. Условно говоря, все знают, что учитель — это не тот, кто «делает деньги». Это не торговля, не игра на бирже. Но нужно разобраться, что подразумевает понятие «призвание». К чему конкретно призван учитель — и что, по мнению учителей, противоречит их призванию?

Еще в 1968 году вышла в свет и приобрела популярность в профессиональном сообществе книга Филипа Джексона «Жизнь в классе». В ней Джексон, используя собранный фактический материал, раскрывает те свойства американской школы, которые отравляют жизнь педагогов. Учителя говорят: «Я не верю в план урока с тех пор, как преподаю. И полагаю, что если бы мой руководитель хотел иметь планы на девять недель вперед, меня это раздражало бы. Вероятно, я сдал бы такую бумагу, но не стал бы ей следовать»; «Я лично не хотел бы, чтобы мне навязывали учебный план и требовали, чтобы я ему следовал… Я действительно составляю план урока каждую неделю, и в понедельник утром я его придерживаюсь, с девяти часов до десяти примерно, но уже к десяти я обычно отхожу от него».

Кроме того, американские учителя с глубоким недоверием относятся к тестированию как к способу оценки знаний учащихся — через четверть века это все будет внедряться в России как нечто прогрессивное и приближающее нас к Западу.

***

Учитель, пишет Джексон, находится в уникальном положении, потому что он играет одновременно на поле школьной администрации и учеников: «Сложность работы вынуждает учителя спокойно и терпимо относиться к неопределенности и двусмысленности происходящего в классе. Он постоянно имеет дело с тем, чего нельзя предвидеть, и не знает точно, правильно ли он действует в неожиданно наступивших обстоятельствах».

Вот почему учителя — даже те многие, кто признает пользу поурочного планирования, — так болезненно относятся к буквоедству и постоянному контролю. Это, в частности, поняли в Финляндии, когда создавали новую концепцию школьного образования. Здесь была сделана осознанная ставка на упрочение позиций учителя, чрезвычайно похожая на кредо директора знаменитой московской Второй школы В.Ф.Овчинникова: «Я набираю хороших учителей и не мешаю им работать».

***

В Финляндии профессия учителя — одна из самых престижных. Абитуриенты, собравшиеся стать школьными учителями, выдерживают большой конкурс: так, в 2010 году за 660 мест боролись больше 6600 поступающих; учителей младших классов здесь ежегодно отбирают из 20% лучших выпускников средней школы. Разумеется, играют роль и экономические факторы: гарантированное трудоустройство, а также то, что даже учитель начальных классов в Финляндии обязан оканчивать магистратуру и впоследствии может уйти работать на госслужбу — его образование считается для этого достаточным.

Но этого мало. Финские учителя говорят, что усомнились бы в своем выборе, если бы лишились имеющейся у них сегодня профессиональной автономии. Например, многие перешли бы на другую работу, если бы появились инспекторы, призванные оценивать качество работы учителей и распределять ресурсы в зависимости от достижений. Они тоже весьма скептически воспринимают стандартные тесты и регулярное просеивание учащихся по этим тестам, как это практикуется в США или в России. При этом к снижению финансирования школ в период кризиса финские учителя относятся более спокойно. И, уж конечно, они согласились бы с председателем Правительства РФ, что идут в школу не деньги зарабатывать — зарплата опытного учителя в Финляндии лишь немного выше средней по стране. Однако эта зарплата, хоть и зависит от стажа, никак не зависит от сторонних оценок «производительности учительского труда».

Независимость, творческие возможности, авторитет в обществе и осознанная ответственность (в действительности она тем выше, чем выше авторитет и доверие к профессии) — вот приметы, которые определяют работу учителя как призвание. И все это до крайности востребовано в России, стоит почитать любой учительский форум — учителя «плачутся» не столько из-за денег, сколько из-за сочетания низкой зарплаты с унизительными условиями труда. «Доходит до абсурда: чтобы проверяющие могли сверять календарно-тематический план, написанный учителем перед началом учебного года с записями в классном журнале в конце года, завучи требуют, чтобы темы были записаны слово в слово и в строгом порядке». Таких жалоб — тысячи. И как им не появиться, если школы получают финансирование по отчетности, а руководящие посты занимают люди, которые превыше всего ставят контроль и в этом видят цель своей работы.

***

Эти учителя пришли в школу не из-за денег, но не нашли в ней и призвания. Некоторые учителя в провинции из-за этого ностальгируют даже по девяностым: с зарплатой было почти также плохо, но с призванием — гораздо лучше.

Впрочем, нельзя не сказать, что зарплата, которая в Финляндии кажется средней (в пересчете на доллары примерно сорок тысяч в год) — то есть достойной, не вынуждающей учителей искать подработку на стороне, не рождающей снисходительного к ним отношения, — в России покажется большой. Москва, где учительская зарплата в 2016 году подросла с 57 до 70 тысяч рублей, выглядит флагманом. Сведения по Петербургу разнятся от 30 до 60 тысяч, и где-то далеко позади остаются Пенза, Брянск, Тверь, Смоленск, сотни малых русских городов и сел, где учителя за такую же работу могут получить 10–15 тысяч рублей.

Значит ли это, что жизнь в Москве в четыре дороже, чем в Брянске? Нет, это не так.

***

Другой вопрос: значит ли это, что учителя Брянска (или Дагестана) должны быть в четыре раза крепче в своем призвании, чтобы все-таки избрать профессию учителя? Возможно, что Дмитрий Анатольевич имел в виду именно это. Однако даже если благая цель была именно такова, на практике она недостижима. Более того: именно в провинции учителю гораздо труднее, чем в столицах, найти подработку, а значит, в смысле призвания они должны быть кем-то вроде ангелов.

Тогда допустимо предположить: быть может, в российской провинции образование в четыре раза менее нужно, чем в Москве? Подкреплением этой гипотезы служит следующее: на региональных школьных олимпиадах все меньше детей из сел и маленьких городов. Таким детям могут не просто достаться бедные немотивированные учителя — их еще хлопотно и затратно везти на региональную олимпиаду. А ведь можно не везти. В этом случае становится понятно, почему в отдельных столичных школах у нас практически Финляндия — а в большинстве других что-то совсем иное.

***

Возможно также, что председатель правительства имел в виду, что школа сама по себе прекрасна. Она так прекрасна, что в ней можно работать от восхищения, для души. Но если хочется получать деньги — для этого есть репетиторство. То есть бизнес. Тогда все сходится. Осталось найти такую восхитительную школу и уверовать, что жители беднейших российских городов смогут наилучшим образом платить репетиторам.

Татьяна Шабаева "МК"