ГОЛУБЕВ В.П.: Дорога на Амур

Путь на Амур был непрост и тяжёл. Не все крестьяне  решались на этот подвиг. Рискованное это было дело: пан или пропал, как они говорили, но и, решившись на этот риск, крестьяне не все могли уйти в далёкий путь.

Для этого нужно было получить разрешение от местных губернаторов, которые строго следили за семейным составом подающих прошение на переселение, учитывая в том числе и другие обстоятельства, которые, по их мнению, могли бы затруднить переселение. Не разрешалось переселяться тем семьям, которые находились на первой рекрутской очереди, не имели достаточных средств и двух работников («бойцов») в семье, много малолетних и престарелых, наличие неоплаченных долгов, недоимок и т.д. Так, в июле 1859 года енисейский губернатор разрешил переселение на Амур только 28 семьям Минусинского округа, а 32-м семьям отказал.

Основные причины отказа: большое число малолетних детей при одном работнике, недостаточное количество денежных средств, глава семейства или мать находились в преклонном возрасте, семья состояла на первой рекрутской очереди.

В других случаях местное чиновничество ставило семью в затруднительное положение специально, чтобы не потерять налогоплательщиков. Так, в феврале 1860 года несколько крестьян Томской волости Минусинского округа Енисейской губернии не смогли идти на Дальний Восток, хотя раньше им было разрешено, в связи с чем они не приступали к севу своих земель и распродали всё своё имущество. Но в1860 г. им отказали, мотивируя отказ недостатком у них средств для переезда. Заявления с просьбой о переселении на Амур поступали местным властям от крестьян Пермской и Енисейской губерний в течение 1858 – 1865 годов.

Основная часть крестьян переселилась в Приамурье за свой счёт. Однако, тем крестьянам, которые получили разрешение на переселение, выдавались небольшие суммы денег в виде ссуды, в том числе и на обзаведение хозяйством, приобретение скота и другие нужды. Ссуды делились на три части и выдавались по мере надобности: одна часть – в Иркутске (для пополнения средств крестьян, поиздержавшихся в пути), другая – в Чите (для покупки скота) и третья часть – в Благовещенске (для обустройства на месте).

Так, в 1859 году Читинское окружное казначейство неоднократно выделяло ссуды на покупку скота в размере 8-25 рублей крестьянам, следовавшим в Амурскую область: главам крестьянских семейств Дементию Рыбину, Николаю Михайлову, Калистрату Чебыкину, Григорию Возжаеву, Фокею Шавкунову, Василию Поздееву, Савве Мингилёву, Герасиму Третьякову, Тимофею Кустову. Среди крестьян-переселенцев можно обнаружить уже известные нам  по заселению Притомья староверческие фамилии, которые до сих пор бытуют в нашем городе и районе.

Следом за первой партией крестьян пошли и другие. В марте 1859 года дошли до Иркутска семьи Лариона Баранова, Харлама Лялькина, Ивана Мезенцева, Евдокима Поздеева, Кирилла Чебыкина и Филиппа Могильникова. К моменту прихода в Иркутск они изрядно поиздержались. По их просьбе им было выдано по 10 рублей серебром на семью, которые они обязались вернуть при «…сплаве тяжестей в нынешнем году по Амуру».

Не все семьи добрались в полном составе до берегов реки Томи. Семья Филиппа Могильникова, состоявшая из четырёх женатых сыновей с детьми и холостыми детьми в составе 19 человек дошла до Томи, но отец Филипп со своим братом Ильёй ушли ниже по Амуру и образовали деревню Петропавловскую около Хабаровки. Через некоторое время Филипп и Илья двинулись дальше в Уссурийский край, где основались в верховье реки Бикин.

«Мы, Пианки, — пишет в своей книге «Фая» удэгейский писатель Александр Капчуга, — позже всех перевалили на Бикин. До этого мы жили у берега моря. На реке Улунге притоке Бикина ни один удэгеец не жил, поэтому мы привели сюда русских переселенцев. Русские построили деревни на Улунге и её притоках. Они на лошадях быстро перевезли материал для домов, посадили огороды, посеяли пшеницу, овёс, ячмень, развели коров и лошадей, построили на перевале молельню. Потом они стали готовить лес для продажи в Японию». Капчуга называет несколько фамилий переселенцев, и среди них: Могильникова, Поздеева, Мезенцева, Токарева, Старцева.

Справедливо возникает вопрос: а почему первыми в Амурскую область двинулись староверы?

Потому что до этого момента православная церковь и правительство России преследовало их за их несгибаемую веру, основанную на старых церковных канонах. Чтобы скрыться от преследований, староверы уходили  в глухие уголки России, прятались за границей. Они мечтали найти такое царство, в котором никто никого не преследует, все люди живут в счастье и добре друг с другом. Такой страной они представляли себе Беловодию, которая находилась где-то на востоке, за Китаем. Поэтому после появления в печати призыва о переселении крестьян на Дальний Восток, крестьяне-староверы сразу же массами двинулись на Амур. Им было обещано правительством Александра II по 100 десятин земли на семью, освобождение на 20 лет от налогов и рекрутской повинности. Они могли дополнительно приобретать в собственность землю по цене 3 рубля за десятину. Им было объявлено, что за религиозные взгляды их больше не будут преследовать. Всё это и привлекло староверов к освоению приамурских земель. Теперь, по истечении времени, можно заявить, что благодаря именно им были освоены огромные земли в бассейнах рек Зея, Амур, Бурея.

Вот как вспоминает один из переселенцев Ермишко Николай, как они шли на Амур.

«…Было это в конце ХIХ века. Люди писа́лись на Амур. Надумал и я туда же перебраться. Дома, в Полтавской губернии жил я бедно. Земли было мало – меньше некуда. А на Амур было нелегко попасть: земский начальник требовал залогу 75 рублей на душу. Деньги эти должны были храниться у него до самого отъезда. Но где их взять, когда денег мало-меньше некуда? А хочется хлебца вдоволь поесть, рыбку вёдрами черпать да яблоки кулями собирать!

Кинулся я к соседям. Выручили. Снёс я земскому деньги. Полежали они у него, а перед самым отъездом я получил их назад и раздал, кому был должен. Земский, наверное, так и подумал, что я – состоятельный человек.

Стал я в путь-дороженьку собираться. Упаковал багаж, разные там шундры-мундры, которые только место занимали, так ничего путного в этом багаже не было. Наняли лошадей и до Кременчуга на конях ехали. В Кременчуге сели на поезд и на нём следовали до Нижнего Новгорода. С Новгорода до Перми шли пароходом. В Перми остановка. Переселенческий пункт попотчевал нас гнилыми сухарями да ещё с тараканами. А ночлег предоставили такой, что оттуда ночью тикать пришлось: клопов было много-больше некуда.

С Перми до Томска опять подводами ехали. Как хочешь, так и добирайся дальше. Крылья есть – на них лети, крыльев нет – пешком шагай, или какую-нибудь старую клячу покупай. Купил я клячу. Смастерил кибитку наподобие цыганской, только маленько хуже, и 6-го августа выехал на ней в Читинскую область. Проехал так Енисейскую и Иркутскую губернии.

Сибирь – матушка! Морозы режут. Вьюги. Только малые детки с матерями ехали в кибитках. А мужики, подростки, старики шли пешком. Иная старуха, смотришь, хромает, но ковыляет за кибиткой, прижимая к груди завёрнутые в полотенца иконы. Ночевали там, где ночь захватывала.

В дороге было много несчастных случаев. Больше всех мучались женщины с малыми детьми. Ляжет спать, прижмёт к себе ребёночка поближе, чтобы согреть его, а утром глядишь – лежит возле матери мёртвый.

Не в силах мы были дальше двигаться, и решили в Чите зазимовать. Долга показалась нам зима и уже забыли, когда выехали из дома, а как пришла весна, все семейства сложились вместе и купили плот. Нагрузились на плот. Вот где потеха была: и смех, и слёзы. Шукали лоцмана, так нигде и не нашли его. Решили моряковать без него. Здесь протока, там протока, а дорогу никто из нас не знает. Была бы это лошадь, сказал бы ей «тпру!» или «стоп», а плот идёт себе куда вздумает. И как это мы в Америку не заехали?! Сколько раз наскакивали на камни, садились на мель! Наморяковались дюже некуда!

Наконец, высадились в Благовещенске. Вылезли на сушу. Пересчитались. Посмотрели, не растеряли ли кого дорогой. Много погибло детей, и один хлопец годов восемнадцати умер.

Придя в определённое место, мы увидели, что первая улица была вся уже заселена. Нам отвели место подальше, вроде как на Сахалине. Улицу нашу так и прозвали – Сахалином.

О хозяйстве думку пришлось сразу же забросить. Надо было наниматься в работники. И только годов несколько спустя начали помаленьку сами сеять…»

Валентин Парфирьевич Голубев

Источник