ВЕХИ И ВЁРСТЫ. Автобиографический роман. Глава 151. Сорок седьмой год. Денежная реформа. Пасха сорок седьмого года

 Автор – Шиманский Василий Иванович 

Сорок седьмой год многим людям запомнился тем, что правительство отменило карточную систему, снизило цены на некоторые товары и произвело денежную реформу.

Папа сказал: «Скоро мы заживём так, как жили до войны». Старые денежные знаки под строгим контролем меняли на новые «бумажки», но в определённом количестве. У нас денег не было, и менять было нечего, а Бунько забегал по соседям с просьбой о помощи. Папа с мамой, помня их доброе дело, помогли обменять некоторую часть, но обмен проводился в течение десяти дней, поэтому, кто за это время не успел произвести обмен, у того все сбережения превратились в мусор и пропали.

Весной, когда растаял снег, в нашей яме мальчишки нашли ящик со старыми купюрами и раскидали их по улицам. Прошёл слух, что те деньги некогда принадлежали Бунько. На бумажных денежных знаках была надпись: «Подлежит обмену на золото», но бумага всегда останется бумагой, а золото золотом.

Наступил апрель. После войны церквей не было. Все они после революции семнадцатого года были сожжены большевиками, разграблены и уничтожены, а большинство церковных служителей были арестованы Советской властью и расстреляны. Когда разрешили религию и стали отмечать церковные праздники, объявились и служители, которые из-за отсутствия церквей, службы проводили в простых, частных домах.

В сорок седьмом году пасха пришлась на холодный и слякотный апрель. Мама напекла куличей, из той муки, которую мы нашли с Геной, и мама вместе с Бунько собралась идти их святить. 

Мне очень хотелось посмотреть, как светят пасху, поэтому я стал уговаривать маму взять меня с собой. Отец в чудеса и в бога не верил, поэтому участие в этой затее принимать отказался.

Он часто говорил: «Хорошо, когда есть бог, но будь и сам не плох! Ни бог творит чудеса, а чудеса сотворили бога. Кто верит, и кто не верит, все ударились в бога. Люди подобны собакам - стоит одной залаять, как этот лай подхватывает вся округа».

Часов в девять вечера мы пошли под Бетонным мостом в Рабочий посёлок на улицу Маяковского. Мать тёти Клавы – толстая, но очень шустрая и бойкая бабушка «Бунхиха» тоже пошла с нами.  Когда мы подошли к дому, в котором шло служение, увидели много народа. Моросил мелкий дождь, в тесное помещение люди не вмещались, поэтому большинство из пришедших, стояли под холодным дождём на улице. Все промокли до костей и замёрзли, а служба шла всю ночь до пяти часов утра. Небо затянуло тучами, стояла темнота, хоть глаз коли.

После освещения куличей, домой мы решили возвращаться не под Бетонным мостом, где хулиганы могли у нас отнять пасхи, а через железнодорожное полотно около конного двора под горой.

Там нам предстояло перейти небольшую водосточную канаву, через которую лежало пара шпал. Оврага, который мы видим сейчас, тогда не было.    Когда подошли к этой водосточной канаве, оказалось, что шпалы, по которым осуществлялся переход, кто-то убрал, а крутые склоны откосов, укреплённые досками и брусьями, настолько были скользкими от идущего дождя, что преодолеть их было не так просто. Мы прошли в сторону «Больничного» переезда далеко вдоль этой водосточной канавы, но, не найдя перехода, вернулись к тому месту, где раньше лежали шпалы.

Вдруг в полной тишине кто-то шлёпнулся и на животе стал сползать в канаву. Не поняв произошедшего случая, все бросились на помощь к тому, кто упал. Когда подбежали к сползающему в водосточную канаву человеку, услышали смех и громкое затяжное пуканье.

Не сговариваясь, все захохотали. Тётя Клава Бунько подумала на то, что упал и пукает кто-то их наших, смеялась громче всех, но когда, в упавшем человеке, она узнала свою мать, толстую бабку «Буньчиху», смеяться перестала.

Дальше все люди шли моча, но каждый под своим впечатлением о произошедшем. Мама сказала отцу: «Больше нагрешили, чем богу угодили».